ЕВРАЗИЙСТВО КАК ПРЕДЧУВСТВИЕ ЭСХАТОЛОГИИ ИСКУПЛЕНИЯ (Часть I)

Халяпина Наталья Владимировна

канд. ист. наук, доцент КРСУ, г. Бишкек

E-mail: halainat.8@gmail.com

Евразийство в качестве самостоятельного идеократического общественно-политического движения возникло в среде русской эмиграции в 20—30-е гг. ХХ в., когда бежавшие или высланные из СССР на знаменитом «философском пароходе» русские интеллектуалы попытались осмыслить истоки и причины гибели великой империи и найти гносеологические пути спасения России из обозначившегося тупика необратимой энтропии опустившегося марева инобытия. Базисной основой евразийской культурно-исторической философской концепции, настаивающей на постулате особого, символически-мистического «срединного» месторасположения России в системе пространственно-временных диаметральных координат Востока и Запада, Европы и Азии, стали научно-теоретические разработки школы «славянофилов», окончательно доктринально сформировавшейся во втор. пол. XIX века.

Историософское постижение эвентуального смысла происходящих на мировой арене эпохальных международно-политических событий, вызванных фатальным поражением русской армии и флота в Крымской войне 1853—1856 гг. от сплотившихся в единый коалиционный монолит европейских держав, внезапно выступивших на стороне Османской империи в очередной русско-турецкой военной кампании, привело «славянофилов» к неутешительному выводу о весьма малозначительной, буквально пешечной значимости России и изначальной предопределенности ее роли в разыгрываемом всемогущими тайными силами негласном сценарии хода развития мировой истории человеческой цивилизации. Крайне неожиданном и удручающим фактом явилось и осознание «славянофилами», среди которых особыми интеллектуальными способностями постижения религиозно-метафизической составляющей сути вещей и окружающего бытия выделялись А.С. Хомяков (1804—1860 гг.), К.С. Аксаков (1817—1860 гг.), И.В. Киреевский (1806—1856 гг.), И.Д. Беляев (1810—1873 гг.), Н.Д. Иванишев (1811—1874 гг.), Н.Я. Данилевский (1822—1885 гг.), Ф.М. Достоевский (1821—1881 гг.), Н.Н. Страхов (1828—1896 гг.) и др., опосредованного участия России со времен Петра I в глобальном проекте создания архитектурных основ нового миропорядка. Выяснилось, что увлеченность и приверженность юного Петра I европейским ценностям, особенно ярко проявившаяся после его посещения западноевропейских стран в составе знаменитого Великого посольства 1697—1698 гг., во время которого русский царь с частью дипломатической миссии на 3 месяца выезжал из Голландии в Великобританию, где имел встречи с английским королем Вильгельмом III Оранским (1689—1702 гг./прав.), Исааком Ньютоном (1643—1727 гг.) и с другими видными политическими деятелями «туманного Альбиона», организованными стараниями розенкрейцера Якова Брюса (1670—1735 гг.), склонившего Петра I к вступлению в масонское «Королевское общество», культовую инициацию посвящения в которое провел сам Христофер Рен (один из легендарных основателей Великой Ложи Англии в 1717 г.), способствовали намеренной вовлеченности России в сотворенную Вестфальским миром 1648 г. общеевропейскую систему миропорядка [1].

Став верным приверженцем и горячим проводником доктринальных идейных ценностей «Великого братства», Петр I на всем протяжении своего самодержавного правления (также как и его монархические преемники) стремился сохранять симметричную гармонию сочетания национальных внешнеполитических интересов Российской империи с базовыми установками «Европейского концерта», базирующихся на незыблемости кредо неизменности условия сохранения и поддержания на Европейском континенте общего равновесия геополитических сил и принципа raisond`etat, «дающего рациональную основу поведению отдельных стран» [5, с. 55]. Таким образом, участие России в Северной войне 1700—1721 гг. против Швеции, равно как и открытие непрерывной череды военных кампаний против Османской империи, начавшихся с Крымских походов 1687 и 1689 гг. князя В.В. Голицына и Азовских походов Петра I и Франца Лефорта 1695—1696 гг., а затем и последовавшей вслед за ними широкомасштабной русско-турецкой войны 1710—1713 гг. (Прутский поход 1711 г. графа Б.П. Шереметева), были не чем иным как составной частью общеевропейского плана по ослаблению непомерно усилившегося после завершения Тридцатилетней войны 1618—1648 гг. Шведского королевства и одновременного сдерживания новоявленным «русским братом» экспансионистских устремлений Османской Турции. Следствием военно-политических успехов русской армии и флота стали выход России к Балтийскому, Азовскому и Черным морям (с сопутствующим расширением территориального пространства). Архитекторы же Вестфальской системы миропорядка, синхронно нивелирующие на другом конце Европы силами «Большого альянса» (Великобритания, Голландия, Дания, Португалия и др.) геополитическую мощь Франции в войне за Испанское наследство 1701—1714 гг., добились восстановления желаемого баланса сил на континенте, одновременно найдя в лице русских достойную замену крайне поредевшему в длительной череде религиозных (реформационных) баталиях воинству Священной Римской империи. Символический роспуск на Карловицком конгрессе 1698—1699 гг. действующей с 1511 года «Священной лиги» (антитурецкой коалиции, в состав которой попеременно входили Папский Рим, Испания, Венеция, Флоренция, Англия, швейцарские кантоны и др.) и окончательный выход Вены из многолетней череды австро-турецких войн XVI—XVII вв., ознаменовали собой предоставление «Европейским концертом» неограниченного карт-бланша России по сдерживанию «исламской угрозы» с сопутствующей методичной амортизацией геостратегических позиций Османской империи на мировой арене.

Однако по мере международно-политического ослабления Оттоманской Порты, неуклонно развивавшегося на диаметральном фоне перманентного увеличения территориального пространства Российской империи за счет отвоеванных у турок земель и неуклонного приближения к осуществлению заветной русской мечты — овладения византийским Царьградом (Константинополем), победоносному шествию русской армии по просторам Восточной Европы и общему возрастанию геополитической мощи России решено было положить предел, что и было сделано лидерами западноевропейских стран, традиционно возглавляемых Великобританией, в период русско-турецких военных кампаний 1853—1856 гг. и 1877—1878 гг. Подтверждением избранного архитекторами Европы курса по намеренному «сдерживанию» России на международной арене явился и Берлинский конгресс 1878 года, основные итоги работы которого стали настоящим шоком и неприятным откровением для российских политиков, вполне адекватно воспринявших поступивший сигнал об окончательном завершении возложенной на Россию миссии по разрешению «Восточного вопроса».

Следует заметить, что именно «славянофилы», а вслед за ними и «панславяне» (М.П. Погодин, С.С. Уваров, Р.А. Фадеев, В.И. Ламанский, О.Ф. Миллер и др.) одними из первых публично заговорили об изначальной разнонаправленности конечных целевых установок общественно-политического развития Европы, окончательно сформировавшейся в целостное культурно-историческое единство Западной цивилизации на основе доминирующих гностико-герметических идеалов масонского пантеизма, и православной идеократической России, ментально исповедующей совершенно иные духовные ориентиры в мироустроительном созидании животворящего бытия. Об онтологическом расхождении мировоззренческих позиций по ведущим международно-политическим проблемам и твердой убежденности в необходимости выхода России из навязанных «сынами вдовы» нормативных рамок общеевропейского проекта и поисков собственного пути достижения имперского величия говорил, в частности, Н.Я. Данилевский. Анализируя взаимоотношения России с европейскими странами во время наполеоновских войн и начала функционирования Венской системы миропорядка, он писал: «Сопричислившись к Европейской семье, мы, конечно, не могли приготовляться и принимать мер для борьбы со всей Европой. В числе наших врагов при Наполеоне I было много тайных друзей; при Наполеоне III— считавшиеся друзьями оказались врагами. Вот как на деле влияние политического равновесия (сил) Европы и его нарушения на судьбы России. Его можно выразить следующею формулой: при всяком нарушении равновесия, Европа естественно разделяется на две партии: на нарушителя с держащими волею или неволею его сторону и на претерпевших от нарушителя, стремящихся восстановить равновесие (сил). Обе эти партии естественным образом стараются привлечь на свою сторону единственного сильного соседа, находящегося по сущности вещей (каковы бы ни были, впрочем, формы, слова и названия) вне их семьи, вне их системы. Обе партии заискивают, следовательно, в России. Одна ищет у ней помощи для сохранения полученного ею преобладания; другая— для освобождения от власти, влияния или опасности со стороны нарушителя. Россия может выбирать по произволу. Напротив того, при существовании равновесия (сил), политическая деятельность Европы направляется наружу— и враждебность ее к России получает свой полный ход: тут, вместо двух партий, наперерыв заискивающих в России, Европа сливается в одно, явно или тайно враждебное России целое.

Нам необходимо, следовательно, отрешиться от мысли о какой бы то ни было солидарности с европейскими интересами, о какой бы то ни было связи с тою или другою политическою комбинацией европейских держав и, прежде всего, приобрести совершенную свободу действий, полную возможность соединяться с каждым европейским государством под единственным условием, чтобы такой союз был нам выгоден, нимало не взирая на то, какой политический принцип представляет собою в данное время то или другое государство» [3, с. 447—448].

Примерно в это же время наблюдается и ренессанс сакральной теократической идеи «Москва — Третий Рим», первое научно-теоретическое осмысление которой осуществил в 1869 г. В.С. Иконников на страницах своей докторской диссертации «Опыт исследования о культурном значении Византии в русской истории». При этом, написанное в самом начале XVI в. игуменом псковской Елизаровой пустыни старцем Филофеем послание к «Государю великому Василию Ивановичу всея Руси», содержащее пророческие слова о том, что к концу времен «яко вся христианская царства приидоша в конец и снидошася въ твое едино, яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти», воспринималось «славянофилами», а позже и евразийцами как руководство к действию, учитывая и тот факт, что Рим является словом-палиндромом, т.е. при чтении наоборот получается Мир.

 Культовую идеологему об особой миссии Руси/России в мировой истории человечества и ее предначертанного сакраментального призвания к собиранию вокруг «Третьего Рима» народов и племен созидаемого нового Евразийского мира, активно стали разрабатывать и приверженцы евразийского философско-политического движения: «Россия представляет собой особый мир. Судьбы этого мира в основном, важнейшем протекают отдельно от судьбы стран к Западу то нее (Европа), а также к югу и востоку от нее (Азия). Особый мир этот должно называть Евразией. Народы и люди, проживающие в пределах этого мира, способны к достижению такой степени взаимного понимания и таких форм братского сожительства, которые трудно достижимы для них в отношении народов Европы и Азии» [4, с. 3]

Историософски обыгрывая постулат особого «срединного месторазвития» России между Западом и Востоком и общей пагубности дальнейшего функционирования Европоцентристской модели миропорядка, особенно после совершенного коммунистами государственного переворота в октябре 1917 года, П.Н. Савицкий подчеркивал, что «Россия— собор народов. Объединение этой огромной территории является результатом усилий не одного лишь русского народа, но и многих народов Евразии... и только в преодолении «западничества» открывается путь к настоящему братству евразийских народов: славянских, финских, тюркских, монгольских и прочих» [6].

Весьма примечательно, что аристократ, столбовой дворянин Г.В. Чичерин, глава НКИД СССР с марта 1918 по июль 1930 гг., являясь членом довольно престижной ложи Великий Восток Франции (адептом которой был, в частности, Абрам Лейбович Животовский — дядя Л.Д. Троцкого и один из столпов сионистского движения), будучи либералом и «совершенным европейцем по происхождению, семейным традициям и воспитанию», также обращал внимание на явную «близость, внутренне родство и глубокое единство», существующее между евразийскими народами. Еще в августе 1919 г. в своей статье «Россия и азиатские народы» он писал: «Будучи европейским революционным пролетариатом, русский пролетариат есть в то же время первый из азиатских, восстающих против капиталистического ига трудящихся народов, показывающий дорогу своим собратьям, уже идущим за его зовом и чутко прислушивающимся к его голосу. Если империалистический выразитель царской политики мог с полным правом говорить, что будущее России лежит в Азии, то в начавшемся ныне пролетарском периоде человеческой истории это единство исторической жизни русских и азиатских трудящихся масс выразится и начало уже выражаться в современной единой революционной борьбе против международного ига империалистической олигархии за мировой социализм, при котором уже не будет эксплуатирующих и эксплуатируемых классов, эксплуатирующих и эксплуатируемых стран, при котором уже не будет противоположения Европы и Азии» [9, с. 97— 98].

Существенно, что на факт замечания Г.В. Чичерина о том, что «Россия не является в полной мере ни западной, ни восточной страной, а представляет сложное смешение этих цивилизаций и поэтому ей предназначена особая роль в международных отношениях» обращал в свое время внимание и американский историк Тимоти Эдвард О`Коннор, обладающий, несомненно более масштабным объемом информационно-аналитических материалов по данному хронологическому периоду всемирной истории [8, c. 190].

В качестве механизма дипломатического «прорыва» организованной Антантой международно-политической изоляции СССР, Г.В. Чичерин также воспользовался евразийской парадигмой, заключив в 1921—1922 гг. серию двусторонних дружественных договоров с пришедшими к власти в Афганистане, Иране, Турции, Бухаре, Монголии и Китае «младшими братьями» из числа разного рода «младо»-революционных организаций и движений, создав тем самым надежный региональный кордон на Среднем Востоке и в Центральной Азии в противовес Рейнскому оборонительному пакту и Лиги Наций в целом [2].

Согласно составленным Феликсом Чуевым из фонетических диалогов-воспоминаний В.М. Молотова (Скрябин) о И.В. Сталине, «вождь всех народов» достаточно хорошо разбирался в геополитике и был в курсе фактически всех значимых ее направлений, включая и специфику евразийской геополитической мысли [10]. Анализ доминирующих международных направлений и общей тактики внешнеполитических действий И.В. Сталина также свидетельствует о том, что за фоном его декларативных лозунгах о «пролетарском интернационализме» стоял хорошо выверенный, классический геостратегический расчет, особенно если это касалось проблем построения системы региональных связей с периферийными зонами Передней, Южной и Юго-Восточной Азии. На созданной сталинской дипломатией жесткой инфраструктуре многосторонних связей, опутывающей весь мир невидимой нитью взаимозависимых формальных и неформальных контактов, впоследствии практически держалась вся Советская империя.

Крах биполярной модели мироустройства, повлекший за собой радикальную трансформацию международно-политической карты мира, предоставил России новый шанс практической реализации «русской идеи» в виде модифицированного структурирования обновленного Евразийского геополитического пространства.

(Продолжение следует...)

Список литературы:

1. Бейджент М. и Ли Р. Храм и ложа — М.: «Эксмо», 2005 г.
2. Гарин В.Б. Слово и дело: история советской дипломатии — Ростов н/Д: «Феникс», 2010 г.
3. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому — М.: «КНИГА», 1991 г.
4. Евразийство // Евразийская хроника. Вып. IX. Париж, 1927 г.
5. Киссинджер Г. Дипломатия — М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 1997 г.
6. Савицкий П.Н. «Географические и геополитические основы Евразийства» — Париж, 1933 г.
7. Оккультные силы России: «Спецслужбы России» — СПб.: «Северо-Запад», 1998 г.
8. О`Коннор Т.Э. Георгий Чичерин и советская внешняя политика 1918— 1930 гг.— М.: Прогресс, 1991 г.
9. Чичерин Г.В. Статьи и речи по вопросам международной политик — М.: «Издательство социально-экономической литературы», 1961 г.
10. Чуев Ф. Молотов. Полудержавный властелин — М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2000 г.