ПРЕИМУЩЕСТВА ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО МАТЕРИАЛИЗМА

Тайсина Эмилия Анваровна

д. филос. наук, профессор,

 зав. кафедрой теоретических

основ коммуникации КГЭУ, г  Казань

Е-mail: Emily_Tajsin@inbox.ru

Развивая направление экзистенциального материализма, которое базируется на максиме Аристотеля касательно единства основ бытия и познания, обусловливающего единство онтологии и гносеологии, можно встретиться со следующими вопросами, сомнениями и возражениями. Что это за направление? Каковы его основные принципы и категории? В чем его новизна? В чем его преимущества? Для чего понадобились неологизмы и нельзя ли без них? От постмодернизма эпистемология и логика держатся подальше. Зачем экзистенциальный материализм учитывает этот опыт? Почему экзистенциальный материализм разделяет эпистемологию и гносеологию (что совершенно не принято на западе), держась по преимуществу последней?

Отвечая, надо для начала вспомнить «школьное» деление «основных направлений» философии. Материализм делится исторически: наантичный, нововременной (метафизический, механистический), новейший («вульгарный» и диалектический). Идеализм делится логически: на субъективный и объективный. Продуктивным оказывается оборачивание метода; оставляя пока в стороне исторические формы развития идеализма от античного до новейшего, семиотического, обратим внимание на вполне допустимое логическое деление материализма на «объективный» и «субъективный». Последний термин осложнен многочисленными негативными коннотациями. Это, а также необходимый после «антропологического поворота» учет опыта развития философии жизни (со всеми дериватами, в том числе и постмодернизмом) обусловило выбор иного термина для второго вида материализма: «экзистенциальный».

Признавая (с нюансами, связанными не столько со спецификой гносеологического образа, сколько с активным характером познаваемого объекта) старый материалистический принцип отражения, новое направление мысли имеет, как уже сказано, источником аристотелево определение философии как науки о единой основе бытия и познания и связанное с этим понимание метафизики как единства онтологии и гносеологии, а также признание совпадения объекта и субъекта в «Dabewuβtsein» – здесь-и-теперь-бытии-сознании. Данный неологизм позволяет обозначить исходную познавательную ситуацию, в которой происходит интерференция субъекта и объекта.

Это не субъективный идеализм, несмотря на признание совпадения в «Dabewuβtsein» (гносеологического) объекта и (гносеологического) субъекта; это материализм; он признает универсальное credoвсякого материализма: объективное существование первоисточника познания, физической реальности. Источник ощущений – внешний (и внутренний) мир.

Это не кантианство, хотя вещь-в-себе полагается объективно существующей; потому, что вещь-в-себе постулируется познаваемой, а главное, потому, что не принимается «разведение» оснований бытия и сознания.Наша теория – это «анти-нео-кантианство», это ее метамессидж.

Это и не гегельянство, хотя объективно существующая и принципиально познаваемая вещь-в-себе признается единством сущности и явления; – потому, что законы развития природы и общества не выводятся из мышления. В метафизике экзистенциального материализма объединяются учение о бытии, понимаемом как «данное» сознанию, и учение о познании как «взятии», принятии бытия. Почему тогда это не «локковская парадигма»?

Потому что познание не есть лишь восприятие соответствия или несоответствия двух идей. Потому, что «простые идеи» в действительности очень не просты; сложные идеи не просто «сложены»; истина состоит не только в логической согласованности идей (с этим термином Локка, agreement, согласился бы любой позитивист); важнее всего для гносеологии диалектика абсолютного и относительного знания (это ее основная синтагма); познавательное восхождение не является арифметическим действием; материя существует, и существует не в качестве конгломерата тел, но как таковая, т.е. как «объективная реальность», «одна по числу», «данная нам в ощущении». Тогда почему это не «просто» диалектический материализм?

Потому, что это материализм «более простой», синтагматический.Диалектика предстает в данном формате в логически снятом и, если угодно, в дидактическом виде, как синтагматика. Исторически слово σύνταγμαобозначало у древних греков «строй, построение, устройство (государства или войска)». Позже оно получает более узкое значение «закон, конституция», а также используется как грамматический термин [1, с. 288]. Мы используем его для обозначения отдельных высокозначимых «фреймов» рассуждения, инициирующих философский дискурс, обязательно содержащих некий «таксис», логико-грамматическую связь опорных концептов-«тэгов», и вместе с тем – смысловую энергию всего предложения (выражение А. Ф. Лосева, «Философия имени»).

Синтагмы – условно прямые отрезки в действительности дугообразного, криволинейного движения познавательного процесса, развитие которого («раз-витие» в изначальном смысле этого слова, как «раз-вивание» нити – но также и «свивание», сплетение и перекручивание её по типу ленты Мёбиуса) приводит к постепенному приближению сферы знания к сфере бытия и конгруэнтного совпадения с последним. А отражение этого состояния в сознании философа есть метафизика экзистенциального материализма.

Наша позиция – это позиция гносеологического оптимизма, т.е. философской веры в познаваемость мира и его законов, и она основана на принципах материализма и рационализма, позволяющего держаться рефлективно-критического уровня. Понятно, что материалистический рационализм не воспрещает, а предписывает исследование не только абстрактно-логического, но и чувственно-воспринимаемого мира восприятий и представлений, и коммуникативно-деятельностной, конструирующе-продуцирующей сферы человеческого бытия, и жизни духа [2].

Материализм никогда не откажется от ориентации на специальные науки, и мы опираемся из естественных наук – на физическую географию в силу ее способности адекватно передать зримое, наблюдаемое бытие, и самою собой демонстрировать принцип отражения; а из гуманитаных наук нам ближе всего лингвистика и – шире – лингвосемиотика. Последняя наиболее репрезентативно манифестирует, во-первых, необходимость поправить гносеологическую диаду субъект-объект не путем отказа от одного из них (или от обоих, как в постмодернистском дискурсе), а путем введения языка на правах среды (а в частном случае – на правах медиатора) в структуру познавательного отношения. Это превращает вышеупомянутую диаду в триаду, и тогда только появляется возможность объяснить течение коммуникации: при помощи образа «переменного» тока, меняющего направление в зависимости от  роли, исполняемой субъектом в данной семиотической ситуации.

Далее, семиотикаобогащает теорию познания углубленными сведениями в области научных знаний о такой форме как представление:1) оно предстает как центральный образ сознания(собственно, сознание целиком есть презентация бытия); 2) оно занимает промежуточное место между чувственным и рациональным познанием, и его анализ, сближая гносеологические образы и знаки, позволяет смягчить ригоризм классической теории познания; 3) на данной ступени, в этой, столь же концептуальной, сколь и чувственной сфере, «живут» смыслы и значения, интерференционные картины взаимоотношения субъекта и объекта познания, не имеющие ни смысла, ни значения вне семиотической ситуации.Философия же помогает семиотике сформулировать непротиворечивые и ясные определения ее основных категорий.Достигнутая ясность вселяет надежду на решение центральной проблемы гносеологии – проблемы истины.

Гносеология, отличаясь от эпистемологии как теории научного познания, т.е. как общее от частного, несомненно, отличается и от теории понимания, как она сложилась на сегодняшний день. Теория понимания (в сущности кантианская, а по проявлению постмодернистская) содержит много верного и убедительного, и большим достижением является интерес ее к проблемам языка; однако она по-другому объединяет бытие и познание, являясь, в сущности, онтологией без гносеологии. В ней нет учения об истине и сущности («лишь» о смысле и ценности), нет диады познавательного отношения субъекта и объекта, и герменевтика-от-феноменологии довлеет всему. Теория понимания, как кажется, вообще чурается логики, не в смысле необоснованности или бессвязности изложения, а в смысле специфической неприязни к строгим дефинициям.

Наша гносеология, по-видимому, не является столь новаторской, открыто ориентируясь на «линию материализма» и предлагая дефиниции кардинальных понятий. Наша мысль такова: когда мы строим гносеологию, тогда мы тем са­мым строим также и онтологию. Если мы строим «только» гносеологию, она будет «лишь» эпистемологией. Да, в теории понимания сознание и бытие тоже объединяются; однако этим совпадением их гносеологическая противополож­ность элиминируется, и отсюда, естественно, проистекает гибель объекта и субъекта. Ведь, допустим, в вульгарном материализме есть максима «сознание материально» (и это, кстати, основа современной паранауки), а в гилозоизме  имеется противоположная максима и другая основа паранауки, – «материя со­знательна». Так же противолежат теория понимания и гносеология экзистенци­ального материализма. «Dabewuβtsein» диспозиционно, объект и объективность не элиминируются, но устойчиво признаются, интерпретация не вытесняет объ­яснения, и отсюда следует доверие «большим словам», таким как истина и сущность, и «большим нарративам», таким как классическая теория познания.

Список литературы:

1.     М. Н. Славятинская. Учебник древнегреческого языка. Ч. II.– М.: Филология, 1996.‑365 с.

2.     Э. А. Тайсина. Очерки новой гносеологии. В 4-х ч. – Казань: Казан.гос. энерг. ун-т, 2009‑2012.‑639 с.