СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ТРАВМА КАК ПРИЧИНА ПАРАДОКСОВ МАССОВОЙ КОММУНИКАЦИИ

Пряженцева Екатерина Вячеславовна,

кандидат философских наук,

г. Киев,

Е-mail: capogotti@bigmir.net

 «У нас нет ни вечных союзников, ни постоянных врагов, но постоянны и вечны наши интересы» [2] — сказал однажды об Англии Генри Темпль, третий виконт Пальмерстон. В Украине в этомсмысле ситуация обстоит немного сложнее: у нее нет ни постоянных  друзей, ни постоянных интересов.

Если представить себе современное государство Украина как личность, то это, несомненно, будет личность с глубочайшим кризисом самоидентификации. И этот кризис проявляется на всех уровнях и сферах: в представлениях о своем прошлом (учебники истории переписываются после каждых выборов), в видении  своего будущего (внешнеполитические ориентиры Украины крайне непостоянны), в государственной символике (если на Востоке страны ставят памятник Сталину, то на Западе запрещают поднимать красные флаги на День Победы).

Иосиф Сталин, Иван Мазепа, Степан Бендера, Виктор Ющенко, Виктор Янукович – это далеко не полный список персоналий, которые являются героями для одной части общества и изгоями для другой его части.

И этот список можно продолжать до бесконечности. О чем это говорит? Конечно же, все вышеперечисленное есть, отчасти, следствием сложной геополитической ситуации. В какой-то мере это издержки демократии,  которая, по выражению Черчилля, есть «худшей из форм правления, но единственной, достойной человека».

Однако, и геополитика, и свобода слова не являются необходимыми и достаточными причинами того, что можно назвать проявлениями «социополитической шизофрении», раздвоения личности народа. Действительно, с одной стороны, геополитическая ситуация  Украины  всегда была непростой, а с другой стороны, не все демократические страны настолько раздираемы противоречиями, чтобы это ставило под угрозу их целостность и суверенитет. Причина всего этого находится в несколько иной плоскости.

Следует заметить, что вышеперечисленные дискурсы (все факты здесь рассматриваются в символическом плане,  то есть именно как дискурсы) имеют нечто общее: во-первых, уровень значимости. Они общезначимы для общества: прошлое и будущее страны, ее герои  и предатели, символы, мифы, ритуалы. Все это значимо для каждого члена общества.  Во-вторых,  эти  дискурсы противоречивы: актуализация каждого из этих дискурсов является одновременно выпадом, проявлением агрессии против другой части общества. Зачастую, именно такая «изнаночная» агрессия составляет весь смысл того или иного произошедшего в обществе события.

Общность характеристик рассматриваемых здесь социальных дискурсов объясняется общим контекстом, в котором они возникают и существуют. В целом, можно говорить о том, что контекстом данных дискурсов является крайне деструктивная ситуация, сложившаяся в общественном сознании. Эти дискурсы имеют отношение к саморепрезентации народа. Таким образом, общество представляет само себя, а в нашем случае – никак себя не представляет, так как наличие противоречий в общественном сознании проявляет неспособность общества к самидентификации. Способность к саморепрезентации – главный признак  зрелой  личности.

Почему же рефлексия общества над самим собой порождает подобные, патологически противоречивые дискурсы?

Анализируя поведение массового сознания, можно использовать метод так называемой апофатической феноменологии языка. В чем он состоит?

Грубо говоря, нас не вполне интересует реальное значение такой исторической фигуры как Иосиф Сталин. Но, связанные с ним события – символические дискурсы, продуцируемые обществом – консолидируют одну часть общества и одновременно являются «выпадом» против другой его части.

Важно не фактическое содержание данного символического действия, не то, что оно «рассказывает», а то, что оно «показывает». Дискурс проявляется в обществе, но становится значимым для общества в целом именно как противоречие. Исследование условий возможности такого феномена позволяет реконструировать структуру общественного сознания. Именно эта структура является контекстом, порождающим существующие в социуме дискурсы.

«Границы моего языка означают границы моего мира» [3] утверждает Витгенштейн в «Логико-философском трактате». Язык ‑ картина мира, совпадающая с ним лишь в крайних точках. Каковы эти «крайние точки», в которых язык и мир соприкасаются? Этими «крайними точками» являются модусы возможности, невозможности, необходимости. Из этих модусов плетется ткань реальности. Из этих же модусов сплетается ткань нашего языка. Высказывание может быть необходимо истинно; оно может быть истинно или ложно в зависимости от обстоятельств; и, наконец, высказывание может быть тождественно ложным. Модусы возможности, невозможности, необходимости ограничивают то, что является для нас реальностью на данный момент. И, с другой стороны, эти же модусы определяют ту совокупность высказываний о мире, которые мы считаем истинными, опять же, на определенный момент времени.  Если «крайние точки» мира и языка как его картины совпадают, то мы имеем дело с адекватной картиной мира. «Картина отображает Реальность посредством представления Возможности существования и несуществования Положений Вещей» [3].

В философии после Витгенштейна, то есть в философской традиции после лингвистического поворота условия истинности целесообразно заменить термином «условия интерсубъективности». Вопрос состоит не в том, как возможен истинный дискурс о мире, а как возможен «социально разделенный» дискурс, то есть, как при очевидном отсутствии «семантических гарантий» однозначности смысла выражений, все-таки рассчитывать на возможность взаимопонимания.

Вопрос о том, как в принципе возможно взаимопонимание, истолкованное как интерсубъективность, стал одним из центральных вопросов в философской традиции Германии ХХ века, очерченной феноменологией Э. Гуссерля, герменевтикой Г. Г. Гадамера, теорией коммуникативного действия Ю. Хабермаса и этикой дискурса К. О. Апеля.

А при каких условиях достижение интерсубъективного согласия принципиально невозможно?Социальные дискурсы, о которых шла речь в начале, проявляют некую структуру общественного сознания. Именно эта структура сознания делает возможными и наделяет значимостью противоречивые социальные дискурсы.

Установка памятника Иосифу Сталину в городе Запорожье, рассмотренное само по себе – событие, имевшее большой общественный резонанс, привлекшее к себе внимание ведущих СМИ; это же событие, рассмотренное наряду с парадом ветеранов УПА во Львове – манифест ценностного противоречия; эти события, рассмотренные в контексте структуре общественного сознания – уже не события, а диагноз. Диагноз, говорящий нечто именно о структуре сознания, о саморепрезентации народа, нежели о репрезентации окружающей его реальности.

Какова же структура общественного сознания, которая продуцирует условия возможности ценностно противоречивых социальных дискурсов?

Стажируясь у Жана Шарко в парижской клинике Сальпетриер , Фрейд, среди прочего почерпнул идею Шарко о том, что у любого физического заболевания есть причина – физическая травма, некое нарушение целостности. Распространение этого принципа на область психического послужило для Зигмунда Фрейда толчком к развитию психоанализа. В основе физического заболевания лежит физическая травма; в основе психического заболевания лежит психического травма. Можно ли говорить о возможности применения этой взаимосвязи травмы и дисфункции на уровне социума?

Польский социолог Петр Штомпка дал следующее определение понятию социокультурной травмы: «это последствие столкновений культурных ценностей социума с «чужим» и враждебным окружением, вызвавшим дисфункциональные изменения в социальной жизни» [5, с. 13]. В принципе, любое изменение социума можно считать травмой (и Штомпка в своих трудах это неоднократно подчеркивает). А что же говорить о таких масштабных изменениях, как те, что произошли за последние двадцать лет на территории Восточной Европы и постсоветского пространства. 

Произошедшие изменения обострили давний раскол, существовавший  в структуре  общественного сознания Украины на протяжении многих веков. Этот раскол периодически то разгорался, как, например, в конце семнадцатого века (период, известный в украинской историографии под названием «Руина»), в начале двадцатого века и, наконец, в современной Украине.

Назвать время, причины, дать анализ расколу общественного сознания, пульсирующему на протяжении украинской истории ‑ предмет отдельного историософского исследования. В данном случае предметом исследования были так называемые парадоксы массовой коммуникации, а именно наличие стойких противоречий в структуре общественного сознания. Эти парадоксы, проанализированные систематически, можно рассматривать как определенного рода диагнозы. Актуализируясь, эти дискурсы проявляют стоящую за ними структуру общественного сознания, которая является их контекстом и делает их возможными. Общество не «рассказывает» о себе в этих дискурсах, оно показывает себя в них. При этом становится очевидным, что универсальным контекстом всего происходящего в Украине является глубокая травма общественного сознания. 

 Список литературы:

1. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. Перевод Е. Руткевич - М.: "Медиум", 1995. – 323 с.
2. Виноградов В. Н. «Лорд Пальмерстон в европейской дипломатии», Новая и новейшая история № 5 2006- [электронный ресурс] – Режим доступа: http://vivovoco.rsl.ru/VV/JOURNAL/NEWHIST/PALM.HTM - (дата обращения: 13.05.2012)
3. Витгенштейн Л. «Логико-философский трактат» - [электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.philosophy.ru/library/witt/01/01.html- (дата обращения: 13.05.2012)
4. Мерло-Понти М. Феноменология языка. «Логос» № 6 [электронный ресурс] – Режим доступа. http://anthropology.rinet.ru/old/6/merlo.htm(дата обращения: 4.05.2012)
5. Sztompka P. Trauma wielkiej zmiany. Społeczne skutki transformacji, Instytut. Studiów Politycznych PAN; Warszawa 2000. ‑168.