НЕФТЕГАЗОВЫЙ КОМПЛЕКС И МОДЕРНИЗАЦИЯ (вторая половина XX — начало XXI вв.)

В связи с дискуссией о роли отечественного нефтегазового комплекса (НГК) в жизни России актуальным представляется исторический анализ влияния НГК на социально-экономическое развитие страны в 1945–2008 гг. В основе исследования — модернизационная парадигма, рассматривающая исторический процесс как смену аграрного, индустриального, постиндустриального и информационного обществ [3, с. 32–34].

Индустриальный этап. В центре внимания — послевоенное двадцатилетие, включающее восстановление, завершение индустриализации и развитие страны до попыток реформирования 1965 г. Именно в этот период сложился и оформился нефтегазовый комплекс — единый промышленный комплекс, обеспечивающий разведку, добычу, транспортировку и переработку углеводородов — нефти и газа.

В 1945–1965 гг. НГК демонстрировал высочайшие темпы роста, гораздо более высокие, чем общая динамика развития народного хозяйства. За двадцать послевоенных лет добыча нефти выросла в 12,5 раз с 19,4 до 241,7 млн т. [2, с. 134], добыча газа — в 38,7 раза с 3,3 до 127,7 млрд м.куб. [1, с. 62].

Факторы, обеспечившие подобные результаты, были разные. Для нефтяной промышленности решающее значение имело открытие и освоение новой ресурсной базы — Урало-Поволжья, иначе называемого «Вторым Баку». Для газовой отрасли принципиальным явилось то, что на самом высоком уровне была сформулирована задача повышения доли газа в топливном балансе страны, что повлекло за собой целый комплекс мероприятий — начиная от целенаправленных усилий по поиску и разведке запасов газа до институционального оформления отрасли (решающее значение имело создание в 1957 году Главгаза СССР под руководством А. К. Кортунова). Работа НГК в этот период основывалось на самых передовых достижениях науки и техники, а комплекс являлся важнейшим потребителем того, что принято называть высокими технологиями.

В модернизационном аспекте форсированное развитие НГК отражало самые передовые тенденции, характерные для индустриального развития:1) шла стремительная моторизация мировой экономики, а, следовательно, нефти требовалось все больше; 2) с развитием индустриального общества набирали остроту такие вопросы, как борьба за повышение эффективности производства и экологические последствия промышленного роста. В СССР, где имелись значительные углеводородные ресурсы, нефть и газ не только обеспечивали другие отрасли топливом и энергией, но и стимулировали модернизационные процессы, связанные с завершением построения индустриальной экономики, базировавшейся на суперсовременном топливно-энергетическом фундаменте.

Так, большое количество экономически крайне выгодных углеводородов сделало возможным мощный рывок в области транспорта. За 20 лет грузо- и пассажироперевозки выросли соответственно в 7,4 и 5,4 раза. При этом развитие транспорта сопровождалось качественными изменениями. Транспортная система приобрела гораздо более прогрессивную структуру: развивалась гражданская авиация (по сравнению с 1940 г. рост пассажироперевозок составил 190 раз!), заметную роль стал играть автомобильный грузовой и пассажирский транспорт (за двадцать лет перевозки выросли соответственно в 29 и 240 раз!), на железных дорогах в локомотивном парке стал лидировать тепловоз (в 1965 году его доля составляла 45 %). Огромную страну объединила развитая транспортная система, одна из самых совершенных в мире. В удаленные уголки страны стали летать новенькие самолеты, ходить современные тепловозы. Доступность билетов, обеспеченная, в том числе, и низкой себестоимостью топлива, давала возможность людям активно ездить по стране, путешествовать, навещать родных и близких.

Существенной была нефтяная компонента и в модернизации строительства. На смену лагерному труду с механизацией в виде тачки двуручной (или как ее называли, «машины ОСО (особое совещание) — два руля, одно колесо) пришел технологический процесс с использованием разнообразной строительной техники. С 1950 по 1965 гг. оснащенность экскаваторами, бульдозерами и передвижными кранами выросла соответственно в 33, 86 и 76 раз. Такой бурный рост техники также требовал соответствующих количеств доступных нефтепродуктов.

Даже село, переживающее нелегкие времена, ощутило живительный эффект «черного золота». Тысячи тракторов, комбайнов и другой техники пришли на поля и поддержали производительность труда, не допустив стремительного развала аграрного сектора. Энерговооруженность одного работника выросла с 1,7 л. с. в 1950 г. До 7,7 л. с. в 1965 г., т. е. в 4,5 раза. К началу 1960 гг. было механизировано около 98 % посевных работ и порядка 92–94 % работ по уборке зерновых культур [5, с. 95, 138].

Нельзя не отметить и мощный инновационный потенциал газовой отрасли. Приведем лишь один пример. В 1961 году началось строительство газопровода Бухара-Урал, который должен был связать газовые месторождения Средней Азии и сидящий на голодном топливном пайке бурно развивающийся Урал. В те годы СССР не производил трубы большого диаметра. По долгосрочному соглашению 1960 года советские внешнеторговые организации разместили в Западной Германии заказы на поставку таких труб. Канцлер ФРГ Конрад Аденауэр вначале одобрил контракты, но затем под давлением США наложил на них запрет, заявив 11 апреля 1963 года, что осуществление заказа «угрожает безопасности ФРГ». Правительство в Бонне, следуя рекомендациям КОКОМ (координационный орган НАТО), ссылалось и на «интересы безопасности союзников». Крупнейший проект оказался под угрозой срыва. Однако в кратчайшие сроки Челябинский трубопрокатный завод (ЧТПЗ) выполнил правительственное задание и срочно наладил выпуск труб диаметром 1020, пустив стан «1020». Впервые в мире была разработана и освоена новая технология производства двушовных труб, не уступающих по прочности зарубежным. Производство этих труб повлекло за собой настоящую инновационную революцию в металлургии.

Первые шаги молодой отрасли коренным образом повлияли и на повседневную жизнь миллионов людей. За сухим выражением «коммунально-бытовое потребление газа» в то время крылся переворот в качестве и уровне жизни целых поколений. Используемый в приготовление пищи, для нагрева воды и отопления помещений — газ приносил с собой заметное облегчение советского быта. Заметно упрощались готовка и стирка, были решены многие проблемы с горячей водой, постепенно уходили в прошлое керосинки и примусы. Не так ощутимые для Москвы, которая была обеспечена газом сразу после войны, эти перемены были колоссальными для других крупных городов и поселков. Разве можно было говорить о налаживании хоть сколько-нибудь приличных условий жизни, когда в таком «визитном» городе, как Ленинград, отсутствовало даже центральное отопление? А что говорить о селе? Если в 1955 году газоснабжением было охвачено всего лишь 8 % населения европейской части страны, то через десять лет уже 22 %. По сути, именно в то время начали складываться и укрепляться те стандарты жилищного обустройства, которые привычны и понятны современному человеку [4, с. 46].

На индустриальном этапе мощный, быстро растущий и находившийся на передовых научно-технических позициях НГК являлся необходимой составной частью проведения широкомасштабной модернизации народного хозяйства и отражал объективные тенденции углеводоризации экономики. Важно отметить, что наряду с решением задачи завершения индустриализации, НГК во многом обеспечивал курс руководства страны на улучшение качества и уровня жизни населения, что, конечно же, является важнейшей стороной модернизации.

Переходный этап. От индустриального к постиндустриальному обществу? Согласно теории модернизации, на определенном этапе развитые индустриальные общества осуществляют переход к постиндустриализму. В экономике таких обществ приоритет принадлежит уже производству не товаров, а услуг, при этом главным производственным ресурсом становятся информация, уровень образования, профессионализм, обучаемость и креативность работника.

 В СССР, где административно-командная экономика, с большим или меньшим успехом осуществляла программу форсированной индустриализации, задачи поздне- и постиндустриального развития вызывали определенные сложности. Сложившаяся система хозяйствования все чаще давала сбои. Экономика росла, ширилась, усложнялась. Когда в стране тысяча заводов и тысяча фабрик — это одно, а когда этих фабрик и заводов уже десятки и сотни тысяч? Невозможно все учесть, спланировать. Все больше проявлялись такие системные пороки, как незаинтересованность работников в результатах своего труда, материалопожирание, слабое реагирование на достижение научно-технического прогресса, плохо развитая сфера потребительских услуг. Очевидно, чтобы развиваться, система должна была регулироваться. Но как?

Поиск решений начался еще в начале 1960-х гг. 9 сентября 1962 года в главной газете тех лет «Правда» была напечатана статья «План, прибыль и премия» профессора Харьковского инженерно-строительного института Евсея Либермана, где говорилось о том, что существующую систему планирования надо перестраивать, что предприятия должны не просто выполнять плановые показатели, а быть в них напрямую заинтересованы, что надо уйти от строй регламентации их работы. Развернувшаяся в печати экономическая дискуссия и эксперименты на ведущих предприятиях позволили сформулировать основные принципы реформы 1965 года, иначе известной как косыгинская. Официальная формулировка — «совершенствование планирования и усиление экономического стимулирования промышленного производства». По сути — попытка ввести отдельные рыночные регуляторы и нерыночную планово-распорядительную среду, или, как тогда говорили, выдвинуть вперед экономические методы управления в противовес начавшему превалировать административному подходу.

На практике это выглядело так. Во-первых, путем уменьшения числа планируемых показателей была существенно увеличена производственная самостоятельность предприятий. Государство отказалось от детальной регламентации и предоставило производственным единицам право решать большинство вопросов самостоятельно. Наряду с натуральными показателями, важнейшими индикаторами их работы становились прибыль и рентабельность. Во-вторых, из части заработанной прибыли на каждом социалистическом предприятии образовывалось три фонда, средствами которых завод или фабрика распоряжались самостоятельно: 1) фонд развития производства; 2) фонд материального поощрения и 3) фонд социально-культурных мероприятий и жилищного строительства. Получалось, что чем эффективнее работало предприятие, чем большую прибыль оно получало, тем большими были его фонды и средства для дальнейшего развития производства, выплаты премий, строительства жилья, санаториев, домов отдыха. Появлялась прямая заинтересованность конкретного работника в результатах своего труда и предприятия в целом.

Сегодня мы не можем сказать однозначно, каковы были истинные горизонты реформы 1965 года. Очевидно, в изначальной ее конструкции имелись серьезные противоречия. Так, например, было непонятно: как может сочетаться важная роль прибыли и нормативно устанавливаемые цены? Или каким образом предприятие должно было маневрировать ресурсами, если действовала жесткая система их распределения через Госснаб? По всей видимости, ответить на эти вопросы реформаторы планировали, как говорится, со временем — по мере постепенного продвижения преобразований.

Но какой бы противоречивой не была заявленная в 1965 году конструкция реформы, уже на начальном этапе она дала ощутимые положительные результаты. Так, восьмая пятилетка (1966–1970) вошла в советскую историю как одна из самых успешных. Улучшилась динамика макроэкономических показателей (как по официальным, так и по альтернативным расчетам), быстро росли уровень и качество жизни населения — люди стали больше зарабатывать, резко повысилась обеспеченность населения одеждой и бытовой техникой, динамично решался жилищный вопрос, коренные изменения произошли в такой сфере, как отдых и досуг. Казалось бы, у страны блестящие перспективы и следует продолжать реформу. Однако в тот момент, когда имелись все предпосылки перейти к следующему этапу реформирования, руководство страны сворачивает новый курс, выбирая путь консервации административно-командной системы с ее пороками, препятствующими развитию постиндустриальной экономики. Почему?

В результате великих геологических открытий первой половины 1960-х гг. стало ясно, что страна обладает крупнейшей в мире ресурсной базой — Западно-Сибирской нефтегазоносной провинцией. А это уникальные месторождения нефти в Широтном Приобье (Мегионское, Усть-Балыкское, Федоровкое, Мамонтовское, Самотлор), а также не имеющие аналогов запасы газа в Ямало-Ненецком автономном округе. Конечно, имелось одно, но существенное «НО». Ресурсная база размещалась в крайне тяжелых климатических и инфраструктурных условиях: болота, низкие температуры в зимний период, необжитые места, отсутствие коммуникаций и бытовых условиях. И тем не менее… Была развернута беспрецедентная программа по освоению тюменских недр. С нуля в тяжелейших климатических и инфраструктурных условиях были построены дороги, электростанции, промыслы, города и поселки. Когда в мире разразился нефтяной кризис 1973 года, энергетические позиции СССР были как никогда прочными. В 1975 году СССР вышел на первое место в мире по добыче углеводородов в мире. Более того, у страны имелись ресурсы не только для покрытия собственных потребностей, но и для массированного выхода на западные рынки.

С начала 1970-х гг. Советский Союз наращивает экспорт углеводородов в долларовую зону. Проведенные нам расчеты показывают, что доходы только лишь от продажи нефти, нефтепродуктов за свободно конвертируемую валюту выросли с 1,9 млрд долларов в 1973 году до 13 млрд долларов в 1980 году (подчеркнем, что это доллары того периода). А ведь был еще и экспорт газа. Очевидно, что с освоением Западной Сибири и благоприятной мировой конъюнктурой цен, у страны появился совершенно новый фактор развития — значительные финансовые поступления от экспорта углеводородов. Казалось бы, новый источник валютных поступлений должен был еще больше укрепить позиции СССР. Однако, на деле все вышло совсем иначе.

Вместо того, чтобы продолжать прогрессивные экономические косыгинские преобразования, направить деньги на очередную модернизацию, получив в руки мощный источник валюты, руководство страны фактически отказалось от проведения сомнительных с идеологической точки зрения реформ и пошло по пути опаснейшей иллюзии того, что все недостатки работы отечественного народного хозяйства можно компенсировать растущим экспортом углеводородного сырья. Действовала простая установка: «Не хватает продовольствия? Ничего купим за рубежом. Нечего советским людям носить? Тоже не проблема — импортируем, сколько надо». Рассмотрение внешнеторгового баланса показывает, что большая часть нефтедолларов тратилась на закупку за рубежом продовольствия и товаров народного потребления. Только на импорт по 4 позициям — зерно, мяса, одежда и обувь — расходовалось более 50 % экспортной выручки, а в отдельные годы — например, в 1975 году — этот показатель достигал 100 %.

Особенно пагубные последствия подобного подхода к распределению доходов от экспорта нефти и газа проявились в научно-технической сфере. Сегодня 1970–1980-е годы в глобальном масштабе характеризуются как время научно-технической революции, определяющими процессами которой являлись электронизация, комплексная автоматизация самых разных сторон жизни. Многочисленные постановления руководства страны о развитии автоматизированных систем управления (АСУ) и обработки информации (АСОИ) свидетельствовали о понимании главных тенденций НТР. Однако для реализации этих устремлений требовался мощный парк вычислительной техники. А с этим вопросом дела обстояли не так просто.

Следуя стратегии опоры на собственные силы, Советский Союз запустил в производство и весьма успешно эксплуатировал два семейства ЭВМ — БСМ и Минск. Лучшая отечественная ЭВМ — БСМ-6 создавалась для решения задач, преимущественно, военного характера. Для гражданских нужд эта «громадина», скорее похожая на небольшой завод, чем на вычислительную машину, и характеризовавшаяся высоким быстродействием, но ограниченной памятью, была мало пригодна. Машины семейства Минск более отвечали насущным потребностям экономики, но были в страшном дефиците. Идеологические союзники СССР — страны СЭВ наладили выпуск современных ЭВМ единой серии — ЕС (в качестве образца для них был взят компьютер модели 360 фирмы IBM 1965 года). Однако, нехватка этих машин также не позволяла решать насущные задачи автоматизации в необходимых масштабах.

Казалось бы, в такой непростой ситуации важнейшей задачей внешней торговли должна была стать закупка за рубежом как самих ЭВМ, так и современных технологий и техники для их расширенного производства. Задача эта, несмотря на все перипетии «холодной войны», была абсолютно реальна. Так, например, в 1970-е годы СССР через третьи страны закупил три мощнейших вычислительных комплекса «Сайбер» со специализированным математическим обеспечением для обработки данных сейсморазведки. Эти машины были установлены в Нарофоминске, Тюмени и Иркутске, и, по мнению отечественных геологов, сыграли неоценимую роль в развитии поиска и разведки месторождений нефти и газа. Однако, к сожалению, это был скорее единичный пример, чем общая практика. В целом, на такой важнейший показатель модернизации экономики, как закупка и развитие электронно-вычислительных технологий, тратилась ничтожная часть нефтяных и газовых долларов [5, с. 282].

Таким образом, несмотря на, казалось бы, все имевшиеся к тому предпосылки, углеводороды и их производная — экспорт — в 1970–1980-е гг. не сыграли той мощной модернизационной роли, на которую были все основания рассчитывать. Более того, иллюзия «нефтяного эльдорадо» привела к отказу от сложной и кропотливой работы с собственным народным хозяйством и все большей зависимости страны от конъюнктуры мирового энергетического рынка. В то время, как передовые страны переходили к постиндустриализму, Советский Союз развивался в рамках индустриальной парадигмы, сохраняя и усугубляя противоречия, заложенные в мобилизационной административно-командной системе.

Информационное общество. В 1990-е годы мир охватила всеобщая компьютеризация, имевшая значение компьютерной революции. За короткий период времени развитие компьютерных технологий обеспечило создание принципиально новых средств труда и технологических возможностей. Бурное распространение персональных компьютеров модифицировало почти все стороны жизни человека: связь, транспорт, быт и многое-многое другое. Современное общество все больше и больше становится компьютерным или информационным.

Имеют ли место указанные процессы в нашей стране? Разумеется. Компьютеризация оказалась настолько объективным и глобальным явлением, что даже жесточайший экономический кризис 1990-х гг., связанный с переходом к рыночной экономике, не стал непреодолимым препятствием на пути компьютерной революции. Более того, как только наметились положительные тенденции развития, руководство страны в качестве главной идеи выдвинуло задачу всесторонней модернизации на пути развития современных информационных технологий и приступило к реализации таких амбициозных проектов, как, например, Сколково.

Важные изменения произошли и в самом НГК. В течение последних 20–30 лет человечество в целом и, особенно, РФ сталкивается с тем, что добыча нефти обеспечивается за счет вовлечения в разработку все более «трудных» запасов (нефть с низкими физико-химическими характеристиками, аккумулированная в сложных резервуарах). «Легкая» нефть, которая обеспечила бурный рост добычи углеводородов в Западной Сибири, закончилась. Нужны совершенно иные технологии, нужны инновации.

Что конкретно имеется ввиду? Так, добывать нефть из сложно построенных резервуаров возможно только на основе адекватных геолого-математических моделей. А это требует уже сейчас и, еще больше, в будущем новых комплексов вычислительной техники, стремительного развития алгоритмической и программной базы, такого ускорения процессов моделирования, которое бы позволило корректировать технологические схемы добычи нефти из сложных залежей непосредственно в процессе их разработки. Важнейшим технологическим подходом к освоению трудной нефти также является бурение горизонтальных скважин. Но что такое эффективное горизонтальное бурение? Это, прежде всего, проблемы подземной навигации, поддерживаемой мощными группировками космических спутников. Повышение дебитов, а, следовательно, и экономической рентабельности нефтедобычи, неразрывно связано с применением методов гидроразрыва пласта и искусственного фракционирования коллекторов (создание искусственной системы трещин). Современные технологии нефтедобычи требуют кардинальной перестройки целых отраслей промышленности. Нужны принципиально новые насосы и компрессоры, нужны другие трубы, нужны иные устройства типа забойных парогенераторов и тому подобное. Для всего этого нужна другая металлургия, резкий скачок в развитии теории и практики развития композитных материалов, современные средства навигации и новейшие автоматизированные системы управления, как отдельными скважинами, так и промыслами в целом. Переход к новой парадигме добычи нефти — это, вообще говоря, революция в нашей промышленности.

Конечно, нам могут возразить. Зачем изобретать велосипед? Быть может, необходимые технологии уже есть на Западе? Но на Западе есть далеко не все. Западный нефтяной сервис, даже в тех случаях, когда он эффективен, весьма дорог. Ну и, наконец, самое главное, добыча нефти и газа в стране — это сама основа существования нашего общества. Хочется верить, что возврата к «холодной войне» не будет. Но наша политическая и экономическая состоятельность и независимость должны быть обеспечены, в значительной степени, собственным нефтяным сервисом и собственной промышленностью.

Таким образом, можно сделать вывод, что модернизация экономики, внедрение инноваций — это не противопоставление некой ресурсной экономике. Без модернизации и инноваций мы можем просто потерять нашу ресурсную экономику и очнуться у «разбитого корыта». Выше мы коснулись проблем нефтяной промышленности. Но ситуация в газовой отрасли тоже по-своему сложна. И точно так же требует скорейшего внедрения инновационных подходов. Это связано с высокой конкурентностью газового рынка и необходимостью реализации таких крупных проектов, как, например, освоение Штокмановского месторождения на шельфе в Баренцевого моря. Сегодня можно говорить о том, что нефть и газ все больше становятся информационными продуктами.

Требуется не противостояние ресурсной и инновационной экономик, а их тесное переплетение — ресурсно-инновационная экономика (термин академика А.Н. Дмитриевского). Вырисовывается следующая схема: поддержание возможностей добычи влечет инновационное изменение ресурсных отраслей, это, в свою очередь, определяет кардинальную модернизацию обеспечивающих отраслей — металлургии, химии, электроники, ресурсный сектор продуцирует и финансовые потоки для инновационной деятельности.

Анализ развития отечественного НГК и его влияния на модернизационные процессы позволяет сделать главный вывод о том, что нефтяная и газовая промышленность, сама по себе, не является ни губителем высоких технологий, ни панацеей от всех экономических и социальных недугов. Это инструмент освоения несметных природных богатств страны, источник энергетических и финансовых ресурсов. Развитие НГК и то влияние, которое оказывает нефтегазовая отрасль на жизнь страны, целиком зависит от того, в чьи рук попадают плоды его деятельности, какова степень здоровья той экономической и политической системы, которая эти плоды принимает.

Список литературы:

1. Газовая промышленность СССР. М., 1967.

2. Мальцев Н. А., Игревский В. И., Нефтяная промышленность России в послевоенный период. М., 1996. — С. 134;

3. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. М., 1994.

4.  Рунов В. А., Седых А. Д. Алексей Кортунов. М., 1999.

5.  Славкина М. В. Великие победы и упущенные возможности: влияние нефтегазового комплекса на социально-экономическое развитие СССР в 1945–1991 гг. М., 2007.