ОТНОШЕНИЕ ЦАРСКОЙ РОССИИ К ПРОВОЗГЛАШЕНИЮ НЕЗАВИСИМОСТИ БОЛГАРИИ

1908 год стал годом серьезных испытаний для дипломатии ведущих европейских стран — Боснийский кризис, разразившийся вследствие объявления 6 октября Австро-Венгрией аннексии Боснии и Герцеговины, поставил на повестку дня вопрос о радикальном пересмотре status quo, зафиксированного статьями Берлинского трактата 1878 г. Дипломатическая борьба, развернувшаяся вокруг аннексии; позиция, занятая по данному вопросу министерством иностранных дел России достаточно подробно освещены в отечественной исторической науке [4]. Другое, не менее важное событие, столь же вопиюще нарушающее status quo на Балканах и реакция на него великих держав и, в частности России, обойдено, по большому счету, вниманием историков — факт провозглашения 5 октября, днем ранее аннексии, независимости Болгарии, сопровождавшееся принятием князем Фердинандом Кобургским титула Царя болгар. Однако, как свидетельствуют архивные материалы, царская дипломатия уделяла весьма пристальное внимание планам Болгарии относительно ликвидации вассальной зависимости от Османской империи.

Последовательное продвижение Болгарии в сторону обретения полной независимости имело давнюю историю. Уже при первом князе, Александре I Баттенберге, Княжество Болгария предпринимает действия, прямо нарушающие установления Берлинского конгресса. Наиболее впечатляющим из них, имевшим широкий международный резонанс, было фактическое объединение Княжества и Восточной Румелии в 1885 г. Благодаря наличию серьезных противоречий между великими державами, нежеланию их развивать конфликт, авантюра болгарского князя тогда увенчалась успехом, бесспорным с фактической, но сомнительным с юридической точки зрения: согласно Топханейскому протоколу 1886 г. князь Болгарии на пять лет провозглашался губернатором Восточной Румелии. Однако болгарская сторона открыто пренебрегла протоколом, когда представители Восточной Румелии были избраны в Народное собрание Княжества, начавшее работу летом 1886 г. Тогда же Александр Баттенберг в тронной речи дал понять, что расценивает Восточную Румелию как неотъемлемую часть Княжества Болгария. Данное событие обострило отношения между Россией и Болгарией, а затем привело к их разрыву. Россия не признала княжеского достоинства Фердинанда Сакс-Кобург Готского, сменившего в 1887 г. на болгарском престоле Александра Баттенберга. Только после крещения в феврале 1896 г. по православному обряду наследника болгарского престола Бориса русско-болгарские отношения были восстановлены. Тем не менее, в Болгарии события 1885 г. воспринимались как реальное объединение болгарских земель, а юридические «тонкости», в целом, не воспринимались всерьез.

В середине 90-х гг. XIX в., заложив, с одной стороны, основы режима личной власти в стране, с другой — восстановив дипломатические отношения с Россией и добившись международного признания, Фердинанд Кобургский настойчиво продолжал вести линию на достижение полной государственной независимости Болгарии. Для России намерения болгарского князя не остались незамеченными. Так, в доверительном письме посланнику в Болгарии Ю. П. Бахметеву от 5 июля 1897 г. В. Н. Ламздорф выражал «полное несочувствие» к притязаниям Болгарии. Товарищ министра иностранных дел писал, что «… было дано княжескому правительству дружеское предостережение против всяких стремлений его к политике приключений, могущей создать препятствия делу общего умиротворения и невыгодно отразиться на истинных интересах княжества» [1, л.1 об.].

Став в 1900 г. министром иностранных дел, Ламздорф продолжал тот же курс в отношении «стремлений» правительства Фердинанда Кобургского. Тем не менее, в июне 1902 г., во время визита в Петербург князя Фердинанда и премьер-министра Болгарии С. Данева, в противовес австро-румынской, была подписана двусторонняя русско-болгарская военная конвенция.

В мае 1906 г. министром иностранных дел России стал А. П. Извольский, приход которого знаменовал резкий поворот в направлении внешнеполитической активности России. Новый министр, преследуя цель сближения с Англией (договор о разграничении сфер влияния с которой был подписан, как известно, 31 августа 1907 г.), одновременно стремился к активизации политики на Балканах, что предопределялось как усилением здесь австрийского и германского влияния, так и насущными задачами, стоящими перед страной на международной арене ввиду актуальных потребностей экономического и политического развития.

На Балканах к тому времени существовало, по крайней мере, два политических режима, связанных с Россией, а потому могущих, по мнению петербургской дипломатии, стать проводниками русского влияния. Во-первых, режим черногорского князя Николы, в финансовом отношении полностью зависимый от России; во — вторых, пришедшая в результате кровавого переворота 1903 г. к власти в Сербии династия Карагеоргиевичей, сменившая проавстрийски настроенных Обреновичей. При таком раскладе превратить в верного союзника еще и Болгарию означало, фактически, установление в регионе русской гегемонии. Однако в отношении «инициатив» болгарского князя, нацеленных на достижение независимости, российское министерство иностранных дел при Извольском сохраняло ту же позицию, что и при Ламздорфе.

В Петербурге прекрасно понимали, что любые попытки пересмотреть сложившийся на Балканах status quo чреваты самыми серьезными осложнениями в международных отношениях уже на общеевропейском уровне. Россия, пережившая поражение в русско-японской войне и революционные потрясения, ни материально, ни морально к подобным осложнениям не была готова. «Мы не должны, мы не можем предпринимать ничего такого, что привело бы нас к вооруженному столкновению с кем бы то ни было, ибо Россия, прежде всего, нуждается в мире, нуждается в восстановлении своих сил после внешних и внутренних потрясений последних лет», — говорил Извольский, выступая перед депутатами Государственной думы 4 апреля 1908 г. [5, стб. 1776]. Вот почему, определяя публично основные цели российской дипломатии в данном регионе, министр утверждал, что «основные черты нашей политики остаются неизменными: Россия по прежнему не ищет никаких территориальных приобретений на Балканском полуострове и стремится лишь к улучшению судьбы христианского населения Турции, к мирному развитию балканских государств и к сохранению status quo» [5, стб. 1775].

Следует заметить, что и в дипломатической переписке с российской миссией в Софии Извольский оставался верен выбранной линии относительно планов Болгарии. В частности, в одной из секретных телеграмм он требовал «напомнить Станчову … разговор с ним в Петербурге и самым решительным образом объяснить ему, что при настоящих обстоятельствах провозглашение Королевства не может встретить с нашей стороны никакой поддержки и что последствия опрометчивого решения лягут всецело на ответственность Болгарии» [1, л. 11]. Очевидно, глава МИДа прекрасно понимал, что, в случае «возникновения осложнений» в связи с провозглашением болгарской независимости, Россия автоматически вынуждена будет вмешаться в конфликт на стороне Болгарии, рискуя, в противном случае, «разом потерять плоды вековых усилий» и утратить роль великой державы.

Однако, несмотря на все предостережения и беседы российской стороны, 5 октября 1908 г. в столице Второго Болгарского царства Велико-Тырново состоялся акт провозглашения независимости Болгарии. Одновременно было заявлено об аннексии Восточной Румелии. Вслед за этим Тырновский митрополит венчал князя Фердинанда I на царство. Это событие поставило европейский концерт и Россию, в частности, перед свершившимся фактом.

Показательно, что принятие Фердинандом «царского», а не «королевского» титула (в отличие от, к примеру, Милана Обреновича в 1882 г. и Николы Черногорского в 1910 г.) сразу привлекло внимание российского МИД. В составленной русским посольством справке сообщалось, что «титул Царя, свойственный болгарскому языку есть «Царь болгарский», что значит «Царь болгар», а не — «Царь Болгарии». Начиная с Петра, наследника Симеона (X век, эпоха Первого Болгарского царства — И. М.) и до завоевания Болгарии турками — носили титул «Царь болгар», независимо от границ царства в разные времена» [2, л. 21об].

Представляется, что, сотрудники российской миссии в Софии уделили внимание истории данного вопроса отнюдь не из праздных соображений, пытаясь, на наш взгляд, с первых дней независимости Болгарии просчитать уровень притязаний новоявленного суверенного монарха, которые, судя по всему, распространялись не только на полную юридическую независимость и суверенитет над Восточной Румелией, но и на гегемонию на Балканах, что, по ряду причин, не входило в планы России. Вместе с тем, в условиях неразрешенного Боснийского кризиса оставлять Болгарию без «русского участия и присмотра» было опасно — последняя все еще рассматривалась как весьма перспективный союзник России на Балканах. Именно поэтому российская сторона приняла самое активное участие в деле урегулирования болгаро-турецкого финансового спора, переговоры по которому к концу 1908 г. зашли в тупик. Вмешательство России в данный процесс привело к подписанию в марте 1909 г. соглашения, которое год спустя получило официальное оформление в виде декларации.

Согласно последней, Российское правительство отказывалось от сорока аннуитетов из числа 74 аннуитетов, еще не выплаченных Турцией в качестве «военного вознаграждения» по договору от 8 февраля 1878 г. и конвенции 14 мая 1882 г. [2, л. 43 об.]. Турки, в свою очередь, отказывались от претензий на болгарскую дань [2, л. 44 об.]. Болгарское правительство признавалось должником России. Долг — 82 млн. франков — Болгария должна была погасить в течение 75 лет, причем ежегодный взнос составлял 4025600 франков [2, лл. 46 об. — 47 об.]. При этом Болгарии, для выплаты долга России, предоставлялся заем на льготных условиях.

В итоге, 19 апреля 1909 г. был подписан болгаро-турецкий договор о признании независимости Болгарии. Уже 21 апреля царь Фердинанд получил поздравительную телеграмму от Николая II. Россия, таким образом, первой из великих держав (опередив на два дня Англию и Францию, на шесть дней — Германию, Австро-Венгрию и Италию) признала Болгарию независимым государством, а Фердинанда Кобурга — царем Фердинандом I [3, с. 72].

Причины кардинального изменения отношения царской России к объявлению независимости Болгарии очевидны. Во-первых, Россия стремилась хоть как-то компенсировать провал политики Извольского по отношению к аннексии Боснии и Герцеговины. Во — вторых, для русского правительства, вынашивавшего идею создания антиавстрийского блока балканских государств под эгидой России, Болгария, как наиболее мощная на тот период в военном отношении страна региона была форпостом славянства в Европе. Понятно, что именно Болгарии прочилась роль лидера в будущем Балканском союзе. В третьих, операция с «выкупными платежами» Болгарии была задумана и проведена из расчета привязать Третье Царство к России, превратить его в сателлита.

Однако надеждам, возлагаемым на Болгарию, не суждено было сбыться. Хотя реальный (а не гипотетический) Балканский союз был создан при активном участии России, действия его участников Россией уже не контролировались. И наиболее «неуправляемым» из лидеров балканских стран стал как раз Фердинанд I, чьи амбиции и претензии на гегемонию, в конечном итоге, подвели Болгарию к «первой национальной катастрофе» — поражению во второй балканской войне и определили место его страны в системе противоборствующих группировок в Европе.

Подводя итоги вышесказанному, следует отметить, что позиция России по отношению к провозглашению независимости Болгарии в целом была логична и последовательна. На протяжении нескольких десятилетий русская дипломатия стремилась к сохранению status quo на Балканах, сложившемуся на основе статей Берлинского трактата 1878 г. Вот почему Россия всячески противилась амбициозным планам болгарских монархов относительно любого расширения собственных полномочий. Провозглашение независимости Болгарии, соответствующее чаяниям родственного народа, произошло в тот момент, когда России это было крайне невыгодно, и в такой форме, которая была для России наименее приемлема. Только насущная потребность в реванше за «бухлаусское поражение» вынудила Россию резко изменить отношение к провозглашенной независимости Болгарии. В то же время, как представляется, глубокой стратегической ошибкой русской дипломатии было стремление видеть в Болгарии не столько субъект, сколько объект международных отношений великих держав. Патерналистский, основанный на «славянофильских сантиментах» взгляд на молодое балканское государство, присущий официальным кругам, оказался несостоятельным.

Список литературы:

1. Архив внешней политики Российской империи. Ф. 192. Миссия в Софии. Оп. 527. Д. 9.

2. Архив внешней политики Российской империи. Ф. 192. Миссия в Софии. Оп. 527. Д. 21.

3. Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М., 1991.

4. В «пороховом погребе Европы». 1878–1914. М., 2003; Воронкова И.Е. Боснийский кризис и его оценка конституционными демократами (К 100-летию события)//Вестник Московского государственного областного университета. 2008. № 4. С. 143–154; История внешней политики России. Конец XIX—начало XX века. М., 1999 и др.

5. Государственная Дума. Созыв II. Стенографические отчеты. Сессия I. Часть 2. СПб., 1908.