НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫХ ИНТЕРПРЕТАЦИЙ ДАННОГО

THE UNCERTAINTY OF EXISTENTIAL INTERPRETATIONS OF THE GIVEN

Natalya Voronina

phD in philosophy, assistant of professor Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod,

Russia, Nizhny Novgorod

Andrei Tkachev

phD in philosophy, senior teacher Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod,

Russia, Nizhny Novgorod

АННОТАЦИЯ

Данная статья посвящена рассмотрению гносеологической проблематики, связанной с неопределенностью восприятий. Классический смысл экзистенциального подхода предполагает наличие определенности, но в современной мысли понятие экзистенции разлагается на составные культурные элементы. И это порождает экзистенциальную неопределенность. Поэтому в статье предлагается разделить символически определенное культурой и культурную неопределенность, что позволяет сохранить некоторую определенность интерпретаций данного.

ABSTRACT

The article is devoted to epistemological issues of the uncertainty of perceptions. Classic sense of the existential approach assumes the certainty. The concept of existence is decomposed into its constituent cultural elements in modern thought. This creates existential uncertainty. We propose to divide the symbolically defined by culture and cultural uncertainty. This will allow you to save some certainty of interpretation of the Given.

Ключевые слова: интерпретация; герменевтика; экзистенция; культура; данность; символ; неопределенность; определенность.

Keywords: interpretation; hermeneutics; existence; culture; the given; a symbol; uncertainty; certainty.

Стремление к упорядоченности представлений о мироздании пронизывало человеческую мысль с древних времен. И, по-видимому, выражением этой направленности являются такие идеалы, как точность и определенность. В том числе и экзистенциальный тип мышления пытается придать своим пониманиям данного некую определенность, по крайней мере, некие черты определенности, заложенные природой и культурой состояния человеческого существования.

Согласно главному принципу экзистенциализма, сущность выводится из существования. Но именно эта определенность и оспаривается в современной философии постструктурализма, где представления о содержании экзистенции подвергаются деконструкции. Можно сказать, что если Кант открывает множественность внешнего мира, то постструктурализм открывает множественность мира внутреннего. Таким образом, создается принципиальная неопределенность экзистенциальных интерпретаций данного, следующая из множественной картины существования личного бытия (Dazein).

Если классический экзистенциальный подход противопоставляет безличное (общественное) бытие и экзистенциальное, то, исходя из концепции множественности и неопределенности личного бытия, такое противопоставление теряет смысл. Но означает ли это одновременно и приравнивание внешнего к внутреннему в смысле неопределенности того и другого? Ведь человек движется именно экзистенциальными устремлениями, пускай даже эти устремления имеют и вовсе неэкзистенциальную природу, в том смысле, что экзистенция вполне может состоять из набора культурно обусловленных симулякров.

То есть предлагается разделять, с одной стороны, экзистенцию как набор ведущих мотивов человеческого существования, а, с другой стороны, онтологию экзистенции, устройство экзистенции в культурной данности. Поскольку, как предполагается в классическом экзистенциализме, «человек не может избежать связи с некоторым так или иначе определенным настроением (насколько быстро бы при этом ни менялась бы его окраска)» [1, с. 83], то именно этот момент и является конституирующим предстоящую перед человеком данность. И то, что сама эта основа легко разлагается на составные элементы культуры, где теряется «личное бытие», нисколько не умаляет конституирующего характера данной основы. То есть, речь идет более о названии, о понимании бытийственного статуса этой основы, нежели о ее конституирующей роли.

Неопределенность экзистенциальных интерпретаций данного вовсе не ведет к неопределенности экзистенциальных мотивов, которые и конституируют данное вполне определенным образом. Другое дело, в каком бытийственном статусе находится такая «определенность»? И ясно, что эту «определенность» можно понимать, например, как иллюзию. К. Ясперс пишет «Бытие, как постигнутое, становится тут же определенным бытием» [3, с. 25]. При этом мы имеем дело с парадоксальной ситуацией: хотя бытие принципиально дано нам в его непостижимости, однако у нас нет и непостигнутого так или иначе бытия. Все предстоящее нам уже в каком-то смысле постигнуто нами, хотя бы как непостигнутое.

Вот эта парадоксальность неопределенности определенного и позволяет адекватно выразить себя как символ. Более того, сама эта ситуация имеет символическую определенность, потому что именно символическому восприятию присуща неопределенность определенного. Дело в том, что символ обозначает нечто существенное не прямо, а посредством образа, то есть представляет собой некую загадку, предназначенную для раскрытия в определенной направленности постижения, но эта определённость символа не распространяется на бесконечную вариативность, в которой может воплощаться это существенное, обозначенное в образе. И здесь уже возникает проблема интерпретации символа, а именно, что должно лежать в основе интерпретации. И понятно, что основой интерпретации является проинтерпретированная в рамках той или иной культуры данность. Именно культура, исходя из своих явных или латентных задач, создает определенность при интерпретации символов. При этом часто культурные интенции, проявляемые в интерпретации, приравниваются к непосредственному восприятию данного.

Возникает вопрос о том, что создает определенность: элемент восприятия данного или культурные интенции в восприятии данного? Причем, возможно, что определенность порождается и тем, и другим. Но, если определенность в восприятии данного мы можем только предполагать, например, на основании того, первичные реакции человека на природные влияния достаточно определенны (голод, жажда, и т. д.), хотя при этом нужно иметь в виду и то, что определенность первичных, простейших реакции вполне может не распространяться на более сложные, то, когда речь идет об определенности культурных интенций в восприятии – их можно вычислять путем исследования составных частей той культуры (или культур), которая участвует в интерпретации человеком символа. То есть, вычислять «герменевтический круг», который и порождает определенность. Однако такая определенность не имеет отношения к воспринимаемой данности символа, поскольку детерминирована воспринимающим. Ведь «герменевтический круг» не позволяет выйти за пределы исходной герменевтической интенции культуры, даже в случае противопоставления первичного восприятия и осознания первичного восприятия. Это противопоставление лишь позволяет приближаться к первичному восприятию. Разумеется, «приближаться» тоже в смысле заданности культурной интенцией. Таким образом, определенность символа находится между двумя неопределенностями: потенциальной неопределенностью данного, и неопределенностью восприятия данного. При этом, с одной стороны, определенность символа является следствием культуры, а, с другой стороны, возможно, что и следствием природы. Потому что участвует ли в формировании определенности символа только культура, или культурная определенность тоже детерминирована определенностью природы – это является открытым вопросом.

Неопределенность экзистенциальных интерпретаций особенно наглядно проявляется при интерпретациях данности, выраженной в текстах. Текстовое содержание уже символически представляет данное, то есть это уже проинтерпретированное данное, которое получает вторичные интерпретации при чтении. То есть данное, преломленное через символику текста, предстает читающему и как опосредованное текстом, и как символически указывающее на то в природе, что является предметом символического изображения в тексте.

Поль Рикер дает такое определение интерпретации: «… интерпретация, скажем мы, это работа мышления, которая состоит в расшифровке смысла, скрывающегося за очевидным смыслом, в выявлении уровней значения, заключенных в буквальном значении» [2, с. 51]. Здесь высказан главный постулат интерпретации, стремящейся к единственно возможной (для интерпретации) определенности, в том, что все интерпретации вращаются вокруг буквального значения. И здесь также необходимо добавить то, что никакая интерпретация не может быть приравнена к буквальному значению без ущерба для стремления к определенности. То есть никакая интерпретация не вправе корректировать буквальные значения текста, при этом интерпретации могут быть очень разными. Буквальные значения, и отделение буквальных значений от интерпретаций, нисколько не ограничивают разнообразия интерпретаций, наоборот, освобождают интерпретационное пространство от неправомерного расширения буквальных значений за счет слияния их с некоторыми привычными интерпретациями, которые начинают по привычке восприниматься как якобы «неотъемлемая» часть буквальных значений. И именно феноменологический подход в герменевтике позволяет очищать буквальные значения философских текстов от привычно-незамечаемых интерпретаций, которые задает социально-культурная среда интерпретатору при его восприятии данности материала. Например, одним из следствий феноменологического очищения буквальных значений, является отход от попыток класть в основу интерпретации просто восприятие философского текста, так как в результате таковой основы возникает замкнутость «герменевтического круга». То есть для основы интерпретации тут более подходит осознанность какой-либо гипотетическо-герменевтической идеи, через которую предполагается понимать философский текст, высказывание, мысль. Ведь герменевтическая идея, будучи осознаваемой как гипотетическо-неопределенная, становится открытой для коррекции, тогда как иллюзии «непосредственности» восприятия ведут к отождествлению в осознании буквальных значений с интерпретациями, которые заложены в восприятии, что, в свою очередь, ведет к неправомерному расширению данности буквальных значений исследуемого материала.

Герменевтические идеи, которые лежат в основе постижения символа, могут быть разными, и их различие во многом зависит от того философского направления, которое они выражают. Традиционно экзистенциальная герменевтика берет на вооружение феноменологический метод в экзистенциальной трактовке, то есть применяет его не только к данности человеческого сознания, как это принято в гуссерлианской феноменологии, но применяет его и к данности человеческого существования. Это может быть с успехом использовано при интерпретации феноменов существования, но когда речь идет об интерпретации символов текста, которые не являются непосредственным экзистенциальным переживанием, а опосредованы текстами, то данный экзистенциально-феноменологический подход требует его разработки. И тут важно соотнести герменевтический принцип единства, как дающий определенность, то есть принцип гипотетической цельности восприятия материала с экзистенциальными восприятиями, описания которых присутствуют в материале, и с экзистенциальными восприятиями интерпретатора текста.

Список литературы:

1. Больнов О. фон. Философия экзистенциализма. – СПб.: «Лань», 1999. – 224 с.
2. Рикёр П. История и истина. – СПб.: Алетейя, 2002. – 400 с.
3. Ясперс К. Философия. Книга первая. Философское ориентирование в мире. – М.: «Канон» РООИ «Реабилитация», 2012. – 384 с.