ИСТОЧНИКИ РЕАЛЬНОСТИ: СМЫСЛ, ТЕЛО, ПОНИМАНИЕ

«…теоретический анархизм более гуманен и прогрессивен, чем его альтернативы, опирающиеся на закон и порядок… Не следует опасаться,

 что уменьшение интереса к закону и порядку в науке и обществе,

характерное для анархизма этого рода, приведет к хаосу.

Нервная система людей для этого слишком хорошо организована»

П. Фейерабенд. [5]

«Становление реальности», «личность», «коммуникация», «интерпретация», «язык», «сознание», «тело» – весь комплекс этих ключевых и других, связанных с ними понятий, существует взаимообусловленно, как бы в «ментальном биоценозе». Они не только связаны семантикой и синтаксисом гуманитарных наук, но и вписаны в более широкий научный и культурный контексты. И их существование исторично в том смысле, что служит ключами понимания чего-то осмысленного для конкретных, тоже исторически существующих сообществ и индивидов. Как древние боги помогали первобытным людям получить доступ к магическим силам природы и социума, так современные понятия естественных и гуманитарных наук позволяют совершать аналогичные по результатам действия. Например: понятия физики и химии служат, в частности, основой производства техники, понятия философии, юриспруденции обеспечивают доступ к законам государства и общества, а через них к общественным ресурсам всевозможных типов. Понятия как коммуникационная среда проявления человеческих сил создают и изменяют, благодаря использованию разнообразных ментальных и физических ресурсов, реальность, в которой живет человек. Поэтому рассматривать их надо комплексно. Необходимо пытаться уловить внепонятийный контекст, в котором происходит становление этих ментальных феноменов, а также определить их самих путем взаимной расстановки смысловых позиций. Это нужно для того, чтобы дать возможность читателю попасть в поле понимания, возникающее благодаря позициям, противопоставленным друг другу во всевозможных сочетаниях. Ведь невообразимое нечто – то, что как раз подвергается пониманию – лежит по ту сторону семиотических рядов и сетей, за пределами текста. Его локализация неочевидна, но отрицать неописуемого наличия «нечто» тоже сложно. Если бы это было не так, то текст, вероятно, обладал бы характеристиками линейности – ибо откуда бы тогда приходила мотивация к интерпретации? Это относится к собственно тексту и миру феноменов как тексту, в котором феномены воспринимаются как «глоссы» сферы сознания – то есть, «понимаются и истолковываются». Что же находится по «ту сторону текста»?

Очевидно, что для понятийного интеллекта (в терминологии М.М. Бахтина «дискурсивного теоретического мышления», то есть, «естественно-научного и философского» [1, с. 7]) этот вопрос неразрешим и даже абсурден: внутри, так сказать, «операционной системы Текст» все становится текстом. Сама идея мира как текста имеет глубокие корни. Например: средневековое представление о бытии как книге Божественных смыслов, каббалистическая идея о том, что Тора сотворена до физической реальности (книга Зогар) и содержит в себе все внутренние аспекты реальных вещей. Однако разница между Абсолютом, Текстом и Миром остается основополагающей. В ХХ в. в постмодернизме происходит методологическое растворение онтологического гаранта семантичекой определенности в хаосе множественных культурных интерпретаций. Это типическая черта культуры ХХ века – культуры власти Текста и массового сознания, которым с помощью Текста управляют (манипулируют). Понимание не столько не может прорваться к денотату сквозь интерпретацию, сколько не желает делать этого, не находя для себя смысла в поисках такого референта, который был бы не только идеальной конструкцией. Да и что может поделать понятийный интеллект с этой природой за гранью знака? Совершенно понятно, что эта область – принятия решений, этики, событий, экзистенциальных выборов, поступков, телесности, личностного знания (М. Хайдеггер, М.М. Бахтин, Л. Витгенштейн, Ж.П. Сартр, М. Бубер, О. Тиллих, В. Франкл, М. Мерло-Понти, М. Полани и другие) нуждается в деятеле – в некотором роде «немыслимом субъекте», который бы не был языковой и интеллектуально-прозрачной конструкцией, а был бытийным, телесным, личностно-уникальным и непрозрачным для любого «объективного» метода. Такой субъект, если говорить о его локализации, должен по определению стоять над текстом и осознавать его инструментальность и свою ответственность за использование текста. В этом смысле субъект не может, говоря бытовым языком, сослаться, что он только «выполнял приказ». Можно сколько угодно рассуждать об отсутствии возможности для человека выйти за рамки текста теоретически и понятийно-логически, но это нисколько не меняет простого смысла, заключенного в указанной фразе.

М.М. Бахтин так пишет об ответственности индивида в работе «К философии поступка»: «…встают друг против друга два мира, абсолютно не сообщающиеся и не проницаемые друг для друга: мир культуры (то есть, мир текстов – примеч. Л.Г.П.) и мир жизни, единственный мир, в котором мы творим, познаем, созерцаем, живем и умираем; мир, в котором объективируется акт нашей деятельности, и мир, в котором этот акт единожды действительно протекает, свершается. Акт нашей деятельности, нашего переживания, как двуликий Янус, глядит в разные стороны: в объективное единство культурной области и в неповторимую единственность переживаемой жизни, но нет единого и единственного плана, где оба лика взаимно себя определяли бы по отношению к одному-единственному единству. Этим единственным единством и может быть только единственное событие свершаемого бытия, все теоретическое и эстетическое должно быть определено как момент его, конечно, уже не в теоретических и эстетических терминах (курсив мой – Л.Г.П.). Акт должен обрести единый план, чтобы рефлектировать себя в обе стороны: в своем смысле и в своем бытии…» [1, с. 7-8].

Конечно, существует немало культурных традиций, показывающих подчиненное место текста (языка, речи, интерпретации) в схеме познания человеком мира. Здесь достаточно вспомнить, пожалуй, одну из наиболее радикальных: философскую традицию веданты в индуизме. В адвайте-веданте часто используется метафора, выражающая ее эпистемологическую позицию: «Луна – это не палец, который на нее указывает», а также «Когда вы видите луну, уже нет необходимости смотреть на палец» [6]. Интерпретаторы, как правило, говорят, что речь идет о знании абсолюта, которое, будучи достигнуто, позволяет адепту отбросить все интеллектуальные конструкции – ведь он осознал истинную реальность. Несомненно, это так. Однако абсолют «не дается» восприятию в обыденном мире в чистом виде. Более того, с одной стороны, все, с чем имеет дело истинный адепт (после всех трансформаций) – это только повседневность. Но, с другой стороны, каждый феномен повседневности – это и есть абсолют, так как подлинным существованием обладает только он, остальное – иллюзия (майя, лила). Не вдаваясь в подробности веданты, заострим внимание на ключевой эпистемологической позиции – знание-понимание-бытие (джняна) имеет не только опору вне текста, но и вообще с какого-то момента перестает в нем нуждаться. Это не значит, что адепт перестает разговаривать. Это значит, что он больше не ищет опоры для своих поступков и решений в словах авторитетов и текстах (даже священных и научных). Хотя коммуницирует, как правило, он вполне адекватно ситуации и в соответствии с нормами общественной жизни. Как и всякий нормальный человек, только немного лучше. Возможно, адепты адвайты-веданты и других эзотерических школ наиболее успешно из всех людей справились с эпистемологической задачей, о которой говорится в этой статье выше: уловить контекст, который стоит за текстом и является его онтологическим гарантом (в данном случае неважно – абсолютно ли он неподвижен по-парменидовски или/и представляет собой чистую процессуальность Гераклита).

Так где же расположено то, что делает выбор и совершает поступки? Или не делает выбора, а позволяет случиться всему, что случается – и это ощущается и понимается как правильное? От смены модальности описания, в данном случае, результат не меняется: где то, в чьем свидетельском присутствии случаются события бытия? Очевидно, что оно само – не текст, но при этом текст может и бывает результатом его наблюдений.

Очевидно, ответ на вопрос может быть дан только в рамках какой-то заранее выбранной системы отсчета. В нашем случае эта система задана самой дуалистической основой парадигмы картезианского мышления, которую с разной степенью успеха пытается дополнить современное мышление.

В основе трансформации познавательной установки личности, которой более нет нужды «смотреть на указующий палец» или, говоря шире, держаться за конкретную словесную/теоретическую формулировку, лежит освоение смысла. Смысл – это то, понимание чего освобождает от необходимости помнить термины и позволяет при необходимости рассказать по-своему либо развить дальше данную теоретическую конструкцию. В ситуации «здесь-и-сейчас» для человека как индивида обладающего телом – смысл это не некая «сущность», а живое переживание системы отношений к миру как к многослойному тексту и, одновременно, как к целому – такому же невыразимому, как и сам человек для самого себя. Невыразимость человека и мира определена ситуацией бесконечного длящегося настоящего момента «сейчас», в котором живой человек пребывает телесно – единственная точка во времени, где существует живое, сознающее тело. Целостность – это другой аспект невыразимости, необходимая характеристика понимания смысла, которая переживается на довербальном этапе восприятия: это способ борьбы восприятия с открытостью и длящимся актуальным настоящим, которое принципиально незавершаемо – то есть, безгранично. Целостность – это четкая цифровая граница, которую человек полагает среди континуальности своих восприятий-переживаний бесконечного настоящего. На словах она выражается фразой-маркером: «Я понял». На уровне тела – наступает изменение состояния тела – возникает специфическое чувство понимания, которое как понимание всегда практически одно и то же [2], а как понимание некоего содержания, определенной информации – всегда другое, отличное от всех остальных. Джон Серль описывает эти осознанные телесные состояния восприятия как «состояния сознания» и указывает, что каждому восприятию-переживанию соответствует свое определенное состояние сознания: «Каждое сознательное состояние особенно определено качественным подходом к нему, что мы очевидно обнаружим своим анализом ряда примеров. Опыт дегустации пива довольно сильно отличается от прослушивания Девятой симфонии Бетховена и оба они существенно качественно отличаются от вдыхания запаха розы и созерцания заката…. Сознательные состояния существуют лишь в случаях их вызова либо человеческим либо животным субъектом. … Поскольку сознательные состояния явились в подобном смысле субъективными, они обладают тем, что я бы назвал исходно-персональной (first-person) онтологией» [3].

Таким образом, понимание – это аналогово-цифровой процесс, в котором аналоговая составляющая – это, в частности, осмысленное состояние тела, которое самим субъектом расценивается как «понимание». Роль субъекта – телесно воплощенного, уникального индивида здесь главная – любое понимание случается ради него, и он выступает здесь в полноте своей, говоря словами Джона Серля, неустранимой онтологии первого лица.

Здесь возникает вопрос: а для чего человеку понимать смысл? Теперь можно ответить на него так: понимание ведет к изменению состояния континуума сознания-тела. Говоря обыденным языком – к изменению внутреннего состояния человека. Но восприятие – не пассивный процесс, интенциональность восприятия очевидна – человек хочет, чтобы ему было «хорошо». Если посмотреть на познание с этого масштабного и, одновременно, абстрактного уровня – становится ясно: познание в целом существует только для того, чтобы состояние сознания-тела было хорошее, наилучшее из возможных, чтобы человеку в его реальности было – «хорошо» [4, с. 151].

Что такое «смысл» в этом контексте? И какова роль тела в реализации этой интенциональности познающего индивида, создающего в процессе познания- коммуникации проявленную в феноменальном потоке реальность настоящего момента «сейчас»? Необходимо обратить внимание: наш реальный мир существует только «здесь и сейчас», там же, где существует тело. Сознание – понятийный интеллект может отправляться в прошлое или будущее, оставлять следы и т.д. Тело соприродно миру – оно составляет с ним единое целое и существует только в точке гуссерлевского «теперь». Смысл близок телу и миру – поскольку имеет смысл, извините за невольный каламбур, только для субъекта-индивида. Коллективного понимания не бывает – оно существует только как коммуникативный процесс между индивидами. Смысл близок телу и им же ограничен, в некотором роде. Поскольку смысл переживается как состояние тела, осознаваемое или не очень, по Серлю – «состояние сознания», то смысл не может выйти за пределы возможностей тела, которые, поистине, еще очень и очень далеки от полного изучения. Таким образом, все, что познается, результатом имеет состояние сознания-тела. Тело выступает для смысла познания регулятивом – принципом, который создает интенциональность познания – такую, чтобы этому самому телу (континууму тела-сознания) было «хорошо» [4, с. 249].

Таким образом, тело – это регулятивный принцип для сознания и познания в целом. Тело является воплощенным смыслом в его полноте. Смысл является абсолютным правилом, погруженным в тело. Однако, это смысл, который имеет на данном уровне реализации аналоговую природу: смысл (правило) в этом случае можно пережить, но нельзя выразить словом. Но это только первый элемент/форма в системе взаимоотношений тела с миром и в конструировании – созидании феноменальной реальности – обыденного мира.

Конечно, в обыденной жизни (для естественной установки сознания) все происходит «точно – наоборот». Смысл представляется чем-то конкретным и ограничивающим поведение индивида по-разному в разных житейских ситуациях. Конкретные смыслы как бы погружаются в тело при помощи образования и воспитания. Они фиксируются в памяти тела – которое запоминает свои различные «состоянии восприятия-сознания». Впоследствии они служат своеобразной картой коммуникации между членами сообщества и физической реальностью.

Коммуникация – это следующий уровень созидания индивидом феноменальной реальности, который необходимо абстрагировать в рамках рассматриваемой целостности восприятия-творения реальности обыденного мира (как понимает этот процесс философия конструктивизма Матураны, Варелы, Ферстера, Рота и др.). Коммуникативно-коллективное взаимодействие и образует «ментальный биоценоз», в котором понятийная составляющая начинает играть важную регулятивную роль. Это та среда, в которой происходит проявление как физической, исследуемой наукой, так и социальной, собственно человеческой реальности. Исследование взаимодействий тела, смысла и понимания на уровне «ментального биоценоза» – человеческой феноменальной реальности – тема дальнейшей работы автора.

Список литературы:

1. Бахтин М.М. К философии поступка. // Бахтин М.М. Собр. Соч., Т.1 – М.: Русские словари. Языки славянской культуры, 2003.
2. Бендлер Р. Используйте свой мозг для изменений. – Воронеж: НПО «МОДЭК», 2000. – С. 115-142
3. Серль Дж. Сознание. [электронный ресурс] – Цит. 29.06.2011 – Режим доступа. – URL: http://www.psychology-online.net/articles/doc-1056.html
4. Суриков К.А., Пугачева Л.Г. Человек в космосе мышления. Введение в эпистемологию. – М.: Товарищество научных изданий КМК, 2008.
5. Фейерабенд П. Против метода: очерк анархистской теории познания. – М.: АСТ, 2007 – С. 30,37
6. Wei Wu Wei (Gray Terence). Fingers Pointing Towards The Moon. Reflections of a Pilgrim on the Way. – London. 1958, Routledge and Kegan Paul Ltd., 2003.