ИСТОРИЯ НАПОЛЕОНА В НРАВСТВЕННО-ЭСТЕТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ ЖУРНАЛА «МОСКОВСКИЙ ТЕЛЕГРАФ» (1825–1834)

THE STORY OF NAPOLEON IN THE MORAL АND AESTHETIC CONCEPT OF THE MAGAZINE “MOSCOW TELEGRAPH” (1825–1834)

Olga Gusakova

cand. filol. sciences, associate Professor Saratov state Universitytheta name N.G. Chernyshevsky,

Russia, Saratov

АННОТАЦИЯ

Оценка деятельности великого французского полководца, данная в одном из виднейших русских романтических журналов первой трети XIX века, рассматривается в статье в соотнесении с многосторонней концепцией личности, сложившейся на страницах издания к началу 1830-х годов.

ABSTRACT

Evaluation of the great French commander in one of the most prominent Russian romantic magazines of the first third of the XIX century, is considered in this article in relation to the multilateral concept of the person established on its pages by the early 1830 years.

Ключевые слова: Наполеон, романтизм, идеализм, личность, нравственность, эстетика, «Московский телеграф».

Keywords: Napoleon, romanticism, idealism, identity, morality and aesthetics, “Moscow Telegraph”.

Желаю полного успеха разгадке борьбы

Наполеона с Русью, она именно стала границей

между личностью и общественностью.

А. Бестужев [6]

Интерес журнала «Московский Телеграф» Н.А. Полевого к Наполеону был связан с но­вым романтическим осмыслением проблемы личности в 1820–1830-е годы, вызванным событиями Отечественной войны, восстанием на Сенатской площади. История Наполеона концентрировала в себе все стороны основной проблемы романтизма. Ею были поставлены вопросы о роли великого человека в истории, свободе и необходи­мости, добре и зле.

Утверждая идеалистическое понимание личности и видя в ней, вслед за Шеллингом, род «самооткровения» Бога как единого и высшего начала, «Московский телеграф» ищет философское обоснование необхо­димости появления великой личности. Не будучи знаком с трудами Шеллинга, его издатель публикует на страницах журнала лекции французского эклектика В. Кузена из курса истории философии, особый интерес среди которых вызва­ла лекция «О великих людях» [1, с. 301–305].

В теоретических выкладках Кузена романтикам более всего была дорога мысль о том, что все единое, всеобщее проявляется идеей об отдельном, частном.

Исходя из положения Шеллинга о том, что человек содержит в себе относительно независимое от Бога начало, признавая в человеке и нечто высшее, именно дух, вносящий в природу единство, Кузен выводит свое определение народа, который является не случайным сообществом людей, но их объединением на основе какой-нибудь идеи, проникающей во все стихии, составляющие внутреннюю жизнь – в язык, религию, нравы, искусства, законы, философию – и сообщающей ему «общий характер и физиономию, отличительную в истории» [1, с. 301–302]. Личность рассматривается Кузеном как частность по отношению к народу, и, следовательно, «совершенно отдельного человека нет и быть не может: все люди суть участники одной идеи и одного духа» [1, c. 303]. Однако, дух, понятый как сплетение сил тьмы и света, разума, добра и зла, проявляется, по Кузену, не в каждом и не в любом отдельном его представителе, но лишь в том, в котором «общий отпечаток» выражен «более, яснее, явственнее». Таким образом в лекции «О великих людях» обосновывается необходимость появления великой личности в истории.

Приведенные умозаключения Кузена стоят в прямом отношении к оценке личности Наполеона в «Московском телеграфе».  В нем, в этом «благородном и возвышенном гении», романтики видели классический пример вели­кого человека: «Он соединил в себе «действователя целыми наро­дами», Государя, завоевателя, полководца в самых исполинских размерах. Он был Политиком и Историком в одно время» [1, с. 301–302]. В нем они находили выражение своего идеала прекрасного, заклю­чающегося в гармонии и соразмеренности всеобщего и отдельного.

Нравственная оценка деятельности Наполеона была дана в «Московском телегра­фе» Кс. Полевым в рецензии на сочинение «Жизнь Наполеона Бонапарте» В. Скотта [2, с. 541–561], и она тесно связана с шеллинговским понимани­ем природы гения, этики его деяний во благо общественного развития. В ней конкретизируется мысль философа о надвременности человеческой личности, от которой романтики приходят к пониманию истории всех эпох и всего человечества как истории великих людей. «Жизнь Наполеона, – пишет критик, – имела влияние на судьбу целых народов. Он был призван действовать не в обыкновенном круге общественной жизни, а на поприще мира», он явил собой новые идеи, и потому его действия были признаны выше действий обык­новенного человека, «лишь способствующих общему порядку дел, следственно, законы гражданские и уголовные не для него были писаны» [5, с. 547].

Согласно идеалистической концепции личности, великий чело­век становится целью стремления всего живого в мире. Однако, не признавая законов гражданских и уголовных, он вместе с тем не может действовать совершенно произвольно, ина­че бы в идеалистической системе наметилось противоречие. Про­видение полагает предел своеволию личности.

Осмысляя деятельность великого полководца в контексте этих философских воззрений, Кс. Полевой полагал, что Наполеона явила необходимость «соединить в руке одного чело­века силы народа Франции» [2, с. 551]. Его явили мысль и желание общече­ловеческие, и он был уничтожен, потому что пошел против них. Иначе говоря, как и все романтики, связывающие исторический прогресс с нравственным развитием личности, критик «Московского телеграфа» видел в Наполеоне попирателя нравствен­ной идеи своего времени – идеи свободы народов.

Нравственное действие похода Наполеона Кс. Полевой видел в пробуждении русского народа к освобож­дению. Но война Наполеона с Россией не была необходимостью, вызванною могуществом последней, как старался уверить в том сам Наполеон, а была необходимостью его положения. Наполеон не мог идти к благу прямым путем, поскольку полагал, что оно лишь в нем самом. Но, главное, «он был плебей и вынужден был поддерживать себя победами». Слепая воля, вожделение к сози­данию личности самой себя превратилась в Наполеоне в своеволие, не подчиняющееся вселенской воле, разуму и должна была погиб­нуть, как неразумная стихия («Честолюбие было господствующею страстью души его и обладало им выше всякой меры и границ. Страшное ослепление великого человека!» [2, с. 551]). «Величайшее могущество» было уничтожено непреклонным упорством воли Александра, руководимой Провидением. «Мир не увидит другого Наполеона» – к этому последнему выводу самой истории и подводит своих читателей Кс. Полевой. Здесь «народы ясно увидели свое предназначение и уже не полезут поддаваться никакому обольстительному гению, никакой силе, никакому очарованию могущаго человека» [3, с. 143].

И все-таки личность Наполеона не утратила своего значения для романтиков именно как идеал. Критик «Телеграфа» с удовлетворением отмечал, что этот необыкновенный человек, «одаренный буйным характером, страшный смельчак, которому в мире казалось тесно» [4, с. 127], продолжал смущать, умы и дух Европы много лет спустя после своего падения, и справедливо полагал, что в нем человек всегда будет изучать силы своего духа, степень могущества, к которому он способен, и в «в спокойном созерцании Истории научаться великому искусству: действовать сообразно идеям и направлениям своего времени, следовательно, быть участником в общем благе» [3, с. 148].

Список литературы:

1. Московский телеграф. – 1829. – № 3.
2. Московский телеграф. – 1833. – № 8.
3. Московский телеграф. – 1833. – № 9.
4. Московский телеграф. – 1833. – Ч. 49.
5. Московский телеграф. – 1833. – Ч. 50.
6. Письма Александра Александровича Бестужева к Н.А. и К.А. Полевым, писанные в 1831–1837 годах // Русский вестник. – 1861. – № 3–4. Письмо от 2 августа 1834 г. / – [Электронный ресурс]. – Режим доступа: URL: az.lib.ru/b/bestuzhewmarlins_a_a/text_0330.shtml (Дата обращения: 25.09.2016).