ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ИСКУССТВА

В октябре 1917 года в Петрограде буквально за неделю до революционного переворота, радикально изменившего всю систему социальных и культурных координат, состоялась Первая конференция пролетарских культурно-просветительных организаций. В цветастом калейдоскопе революционной повседневности конференция не стала «героем» репортажей на страницах ведущих городских газет и осталась практически незамеченной рядовым обывателем. Между тем, конференция дала «путевку в жизнь» Пролеткульту — уникальному массовому социально-культурному и художественному движению революционной эпохи, в судьбе которого, как зеркале отразились многие социальные и культурные противоречия российской истории 1917-1932 гг.

Практическая деятельность Пролеткульта охватывала различные сферы социально — культурной и художественной практики: просветительную и образовательную (рабочие университеты, политехнические студии и курсы, научные студии и кружки, публичные лекции и т.д.); издательскую (журналы, книги, сборники, учебно-методические материалы и т.д.); культурно-досуговую (клубы, библиотеки, кинематограф); культурно-творческую (литературные, театральные, музыкальные и изостудии).

Пролеткульт включал разветвленную сеть культурно-просветительных организаций: губернских, городских, районных, фабрично-заводских, объединявших в период своего расцвета, в 1920-е годы, около четырехсот тысяч человек. Движение Пролеткульта распространилось не только в крупных, но и в провинциальных городах. Признанным лидером Пролеткульта был теоретик русского марксизма А.А. Богданов. Пролеткульт им и его единомышленниками мыслился как движение, основной задачей которого является формирование рабочей интеллигенции — творца новой культуры и общества.

Признавая неоднозначность и противоречивость истории Пролеткульта, в оценках пролеткультовских идей и деяний советские авторы оказались единодушны: культурный нигилизм, сектантство, сепаратизм, ревизионизм — самые частые характеристики. Действительно, чтобы обнаружить «ревизионизм» в деятельности Пролеткульта, не требовалось больших усилий, было достаточно того факта, что главным идеологом этой организации был давний идейный и политический оппонент В.И. Ленина А.А. Богданов. В отношении последнего в литературе легко можно было отыскать несколько «разоблачающих» ленинских цитат, «кочующих» из публикации в публикацию. Отечественная историография Пролеткульта демонстрирует некоторые особенности нашей гуманитарной науки, посвященной истории ранней советской культуры, в частности идеологическую и психологическую предвзятость. Например, о том, что Ленин критиковал Пролеткульт, широко известно, а о том, что он следовал пролеткультовским установкам, замалчивалось. Реальная или мнимая борьба Ленина с Пролеткультом, известные партийные письма и резолюции об этой организации, ставшие основой для последующих научных оценок и рассматриваемые с позиций, характеризующихся предвзятостью, обусловили восприятие Пролеткульта как классово ограниченного и вульгарно-культурного движения. Эти негативные оценки доминировали в отечественной науке 1950–1980-х годов. В период перестройки звучали призывы изучать историю Пролеткульта с ленинской точки зрения, которая якобы «дает возможность разобраться в сложных, а иногда и противоречивых явлениях» [11, c. 19-20]. В постперестроечное время Пролеткульт оценивался как идеологизированная классовая организация, радикализм которой критиковал в том числе и В.И. Ленин. Лишь с конца 1990-х годов проблематика Пролеткульта актуализируется и становится популярной в отечественной гуманитарной науке, прежде всего в диссертационных сочинениях (Л.С. Николаевой, А.В. Карпова, К.Г. Антонян, М.С. Бондаревой, Н.А. Бочаровой, Д.С. Иванцова, А.В. Ишина, М.А. Левченко, М.В. Юдина и др.).

Западным научным сообществом проблемы культурного развития пореволюционной России исследовались достаточно интенсивно. Этот период интересен для западных ученых сложностью, резкими поворотами и борьбой альтернативных тенденций в сфере искусства и культурной политики. 1920-е годы многими зарубежными специалистами признаются периодом расцвета советской художественной культуры. Научная литература, посвященная проблемам развития русского искусства и культуры 1920-х годов, весьма многочисленна. Американский историк Р. Льюис отметил разделение на рубеже 1970–1980-х годов европейской и американской науки об истории советской культуры на два течения — традиционалистов и ревизионистов. Традиционалисты рассматривают политику в области культуры как централизованную деятельность, осуществляемую исключительно «сверху». Ревизионисты же считают, что культурное строительство определялось не только и не столько политическими установками «сверху», сколько деятельностью определенных групп и социальных слоев «снизу». Именно изучение культурных процессов, происходивших в массах, более всего привлекает представителей этого направления исторической науки [22].

Самое значительное исследование о Пролеткульте в зарубежном научном сообществе — «Culture of the Future. The Proletkult Movement in the Revolutionary Russia» [23] — принадлежит американской исследовательнице Линн Мэлли, собравшей богатый фактический материал о деятельности этой организации. Ее книга получила значительный отклик в научном сообществе (См. напр.: Canadian Slavonic Papers. 1991. Vol. 33. №3–4. P. 370–372; American Historical Review. 1991. Vol. 96. N4. P. 1248–1249; Slavonic & East European Review. 1991. Vol. 69. №3. P. 533–534; Theatre Research International. 1991. Vol. 16. №3. P. 261–262; Labor History. 1994. Vol.35. №3. P. 485–486; Russian Review. 1991. Vol. 50. №3. P. 364–365; Вопросы истории. 1992. №11–12. С. 192–194; English Historical Review. 1994. Vol. 109. №430. P. 240–241.)

Мэлли исследует Пролеткульт как сложное социальное и культурное движение с весьма противоречивыми программными установками, обращая внимание на его разнородный социальный состав и различные культурные практики. Основывая свою работу на архивных материалах и публикациях местных и центральных пролеткультовских организаций, Мэлли стремится показать «сложное взаимодействие между официальными декларациями и их выполнением». Исследовательница исходит из того, что «как независимое массовое культурное движение Пролеткульт был уникальным явлением в начальный период истории советской России» [23, p. 24]. Линн Мэлли пишет, что пролеткультовцы хотели сотворить искусство, которое вдохновит общество и сломает границы между элитарной культурой и повседневной жизнью. Они стремились основать новую науку, которая объединила бы все знание в гармоничное целое и в то же время была бы доступна для населения в целом. Они надеялись создать новую пролетарскую интеллигенцию, которая не потеряет связи с рабочим классом. Однако достаточно быстро «грандиозные планы преобразовать науку, семью и повседневную жизнь были сведены к проектам с намного более скромными устремлениями» [23, p. 255]. «Сжатию» культурных задач движения частично способствовала внутренняя политика Пролеткульта: многие из участников начали терять веру в свою способность преобразовать привычные установления и институции. Вместе с тем, подчеркивает Мэлли, Пролеткульт «никогда не был лабораторией, изолированной от остальной части советского общества». Помимо внутренних, целый ряд внешних причин вынудил Пролеткульт свернуть свою культурную деятельность, в частности давление Ленина и компартии, в результате чего Пролеткульт лишился поддержки советских государственных и региональных учреждений. С проведением новой экономической политики государство выделяло все меньше средств на реализацию культурных программ, в особенности «для организации со спорными культурными и политическими целями» [23, p. 255]. Как только пролеткультовская организация была подчинена государству и партии, ее спорное требование быть на равных с профсоюзами и партией едва ли можно было принимать всерьез. Л. Мэлли обоснованно подчеркивает, что автономия Пролеткульта всегда была «хрупкой конструкцией».

В зарубежной литературе о Пролеткульте главное внимание авторов сосредоточено на нескольких ключевых проблемах: Пролеткульт и культурное наследие прошлого; создание новой пролетарской культуры; Пролеткульт и партийно-государственная власть.

В ряде зарубежных исследований [21; 23; 24; 26; 27] убедительно опровергается распространенный в науке тезис об отрицательном отношении А.А. Богданова и его единомышленников к культурному наследию прошлого. В частности, один из зарубежных авторов писал, что в соответствии «с идеями Богданова на практике речь шла об отказе от осмысления мировой культуры, от ее достижений. …Пролеткульт агитировал за развитие пролетарской культуры и полный отказ от буржуазной» [8, c. 90], якобы по мысли А.А. Богданова, «на пути создания пролетариатом собственной культуры мировое культурное наследие будет лишь помехой» [8, c. 92]. Наоборот, руководители Пролеткульта ратовали за освоение и критическое изучение русским рабочим классом богатого культурного наследия. Лишь незначительная часть пролеткультовских активистов заявляла о ненужности и вредности приобщения пролетариата к отечественному и мировому культурному наследию. Иной вопрос — как воплощались эти установки пролеткультовского руководства на местах в ходе практической культурной деятельности. Однако, как показал Р. Стайтс широкие массы, находящиеся в сфере влияния Пролеткульта, ратовали за сохранение культуры прошлого [15, p. 11-13]. К. Рид, в частности, отмечал, что Богданов в своих сочинениях постоянно подчеркивал: культура прошлого должна быть принята и изменена, но не уничтожена. В связи с этим, полагает Рид, предъявляемые Богданову обвинения в варварском отношении к культурному наследию беспочвенны. Подобные обвинения, полагает К. Рид, возникли в связи с полемикой вокруг Пролеткульта, связанных с желанием ограничить его автономию в системе партийно-государственной культурной политике. «Основываясь на неоднородности состава Пролеткульта, среди его членов несложно было найти рьяных сторонников свержения прошлого, особенно среди приверженцев футуризма, для которых это является обязательным» [26, p. 122].

Первоначальной целью Пролеткульта было, по мнению Г. Горцка, «содействие внедрению основ пролетарской культуры (в богдановском смысле) в реальную жизнь» [21]. Пролеткультовцы рассматривали свою деятельность как состоящую из двух частей: культурно-просветительной и культурно-творческой. В партийном и государственном аппарате долгое время не было единого мнения по вопросу о целях и задачах Пролеткульта. Одни считали его вспомогательным учреждением; другие полагали, что он должен заниматься исключительно образовательной деятельностью под контролем Народного комиссариата просвещения (Наркомпроса); третьи признавали ненужными все пролетарские культурные организации и требовали их роспуска.

В соответствии с концепцией А.А. Богданова Пролеткульт должен быть независим от партийного и государственного аппарата. Ленин негативно относился к этому требованию. Большинство зарубежных исследователей (Л. Мэлли, З. Сохор) видят причины упадка Пролеткульта во внешнем давлении компартии и Ленина, для которых Пролеткульт, будучи автономной организацией, казался угрозой монополии на власть в стране. Ленину удалось, опираясь на фракцию большевиков в Пролеткульте, связанных партийной дисциплиной, в октябре 1920 года принять резолюцию об огосударствлении самостоятельных и добровольных культурно-просветительных организаций. По мнению З. Сохора, Пролеткульт заключал возможность политической оппозиции ленинизму, поскольку его теоретики рассматривали культурный фронт как главный плацдарм борьбы за социализм. В силу этого пролеткультовское движение воспринималось Лениным не как культурное, а как политическое [13]. Карл Аймермахер полагал, что взаимоотношения партии и Пролеткульта выстраиваются следующим образом: партия демонстрирует, что ей принадлежит последнее слово в вопросах культурной политики; партия не признает организаций, имеющих собственные цели, отличные от целей партии. «Партийное наступление на Пролеткульт в 1920–1921-х годах своевременно предотвратило раскол власти» [1, c. 18].

Западногерманская исследовательница Г. Горцка, напротив, акцентирует внимание не на взаимоотношениях Пролеткульта и власти, а на его теоретических установках и характере практической деятельности, с одной стороны, и реальных культурных проблемах пореволюционной России — с другой. По ее мнению, причина упадка Пролеткульта кроется не столько в конфликте с большевистским руководством, сколько во все возрастающем отчуждении теории и практики Пролеткульта от реальных культурных запросов трудящихся масс [21].

Ш. Фитцпатрик в своей работе, посвященной раннему периоду деятельности Наркомата просвещения, уделяет значительное внимание и Пролеткульту [18]. Она рассматривает историю основания Пролеткульта, его позицию по отношении к Наркомату просвещения и партии, анализирует споры об автономии этой организации и различные точки зрения, высказанные, в частности, на Первой конференции Пролеткульта. Исследовательница отмечает, что, хотя некоторые руководители Наркомпроса — Покровский и Крупская — «выступали на конференции, их мнения относительно культурных и просветительных задач Пролеткульта пользовались гораздо меньшей популярностью у делегатов, нежели мнения Богданова, Лебедева-Полянского и Керженцева» [18, p. 96]. Фитцпатрик описывает структуру пролеткультовского движения; анализирует ситуацию, сложившуюся в 1919 году вокруг Пролетарского университета; уделяет внимание полемике о Пролеткульте на Первом всероссийском съезде по внешкольному образованию (май 1919 г.); рассматривает события, связанные с подчинением Пролеткульта Наркомпросу на Первом всероссийском съезде Пролеткульта, прошедшем в октябре 1920 года. Это исследование — одно из первых в зарубежной науке, системно рассматривающих роль Пролеткульта в ранней советской культурной политике.

Позиция лидеров большевистской партии по отношению к Пролеткульту, как показали зарубежные исследователи, не была однозначной. Однако «независимо от спорных идеологических вопросов для практической деятельности Пролеткульта и его финансового положения решающей являлась позиция Луначарского в Наркомате просвещения» [1, c. 14]. Луначарский считал необходимым существование Пролеткульта в качестве самостоятельной организации. Вместе с тем он, отстаивая идеи пролетарской культуры, по мнению Т.Е. О'Коннора, «не впадал в догматизм» [8, c. 90]. Ленин резко критиковал взгляды Луначарского. Позиции Ленина и Луначарского в отношении Пролеткульта в определенной степени противопоставляются как «жесткая» и относительно «мягкая». Луначарский был вынужден лавировать между различными течениями и группировками в партии. «Как член правительства, он должен был отстаивать теперь политические интересы партии, но, как „впередовец”, он не мог мириться со многими переменами, происходящими в области культуры, и порой оказывал сопротивление даже тем решениям, которые принимались по линии его наркомата» [18, p 89].

Свое вúдение истории Пролеткульта в аспекте взаимоотношений с партийно-государственной властью представил в монографии «Культура и власть в революционной России» английский историк К. Рид [26]. Исследователь выявляет истоки Пролеткульта, прежде всего теорию культуры А.А. Богданова и деятельность партийных школ на Капри и в Болонье. Главная особенность мировоззрения Богданова — убежденность в необходимости культурной революции. «Для него культурная революция была важнейшим элементом, в то время как для других большевиков и марксистов она оставалась на втором плане» [26, p. 112-113]. Рид рассматривает проблему «культурное наследие и революция» и в связи с этим приводит мнение А.А. Богданова: «Богданов в своих сочинениях постоянно подчеркивает, что культура прошлого должна быть принята и изменена, но не уничтожена. В связи с этим обвинения в нигилистическом отношении к культурному наследию беспочвенны» [26, p. 121]. Рид также анализирует разнородность социальных и идеологических позиций внутри Пролеткульта. «В организации можно выделить ядро богдановцев; несколько представителей руководства, критически настроенных к Богданову; а также рядовых членов, включающих активистов, вполне способных пойти по своему пути» [26, p. 123].

Причины ленинского наступления на Пролеткульт Рид видит, во-первых, в стремлении этой организации к критическому овладению культурным наследием, а не к его отрицанию (и это весьма оригинальная исследовательская точка зрения); а во-вторых, в утверждении тезиса об автономности Пролеткульта: «Несмотря на то что в 1920-е годы нигилизм, пролетарское сектантство и в какой-то степени даже футуризм были для партии вполне распространенными явлениями, с каждым днем набиравшими все большую силу, партия вместе с тем не принимала никаких мер по борьбе с ними. Создавалось впечатление, что партия их даже поддерживает. … „богдановцы” были противниками нигилизма, но именно их и преследовали. Второй причиной для действий против Пролеткульта стало, по-видимому, заявление организации об автономии в области культуры» [26, p. 145].

Зарубежные авторы анализируют взгляды большевистских лидеров и идеологов на пролетарскую культуру, в частности Л.Д. Троцкого, Н.И. Бухарина, И.В. Сталина и др. Л.Д. Троцкий, по мнению ряда зарубежных исследователей, негативно относился к идее пролетарской культуры, полагая, что Пролеткульт должен целиком сосредоточиться на просветительных задачах. Вместе с тем он проявил себя как теоретик культурной революции, обосновав принцип, согласно которому сфера культуры должна быть свободна от партийного диктата [12].

Основным оппонентом Троцкого, а иногда и Ленина по вопросам культурной политики был Н.И. Бухарин. Ряд исследователей считает его ревностным сторонником теории Пролеткульта и идейным последователем А.А. Богданова [12, c. 39]. Так, Дж. Биггарт в своих статьях убедительно доказал, что возобновление дискуссии о пролетарской культуре в августе 1922 года было вызвано разногласиями между В.И. Лениным и Н.И. Бухариным. Однако Бухарин корректировал свои теоретические установки в соответствии с политической конъюнктурой [2, с. 14].

Позиция И.В. Сталина, несомненно, привлекает внимание ученых [4]. Ш. Фитцпатрик полагает, что у Сталина едва ли было сформировавшееся мнение, влиявшее на культурную политику 1920-х годов, а его вмешательство в дискуссии по актуальным вопросам развития культуры и образования крайне немногочисленны [18, p. 286]. Р. Уильямс считает, что Сталин некоторое время благожелательно относился к идеям Богданова, по крайней мере, в 1908–1910 годах его симпатии были на стороне Богданова, а не Ленина [12, c. 40-41].

В целом, в зарубежной науке оценка значимости деятельности Пролеткульта связана с вечной проблемой «власть и искусство». История Пролеткульта демонстрирует, какими были взаимоотношения партийно-государственной власти и знаковых художественных объединений и групп: отмечается несовместимость а) партийно-государственного управления и деятельности массового неполитического движения и б) директивного руководства с принципами самоорганизации и свободного самоуправления. Помимо этого, зарубежные исследователи выявляют и анализируют опасности, возникавшие в пролеткультовской деятельности, а именно: противоречия между программными установками и реальной практической деятельностью; догматизацию, вульгаризацию идей и их обращение в собственную противоположность.

Зарубежные искусствоведы, историки и культурологи выработали множество идей и концепций, которые нуждаются в критическом осмыслении. Несомненно, ими проведена огромная плодотворная работа по изучению художественной и культурной политики большевистского государства в 1920-х годах и роли Пролеткульта в культурной истории России. Подводя итог, можно сказать, что Пролеткульт — это социально-культурное и художественное движение, возникшее в рамках общего духовного процесса становления новой культуры, богатый источник фактов и концепций для современного исследователя, способствующий осмыслению феномена советской культуры, ее истоков и становления, расцвета и угасания, причин и следствий, обретений и утрат.

Список литературы:

1. Аймермахер К. Советская литературная политика между 1917 и 1932 гг. // В тисках идеологии. Антология литературно-политических документов. — М.: Книжная палата, 1992. — С. 3-61.
2. Биггарт Дж. Бухарин, культурная революция и истоки сталинизма // Отечественная история. — 1994. — №2. — С. 90-104.
3. Ванюков Д.А. Современная немарксистская историография культурной политики компартии в первое послеоктябрьское десятилетие: Автореф. дисс. … канд. ист. наук/СГУ. — Саратов, 1991. — 22 с.
4. Громов Е.С. Сталин: власть и искусство. — М.: Республика, 1998. — 495 с.
5. Козлов С.А. Критический анализ новейшей американской и английской историографии истории советской культуры (1917-1932 гг.): Автореф. дисс. … канд. ист. наук/ Ин-т истории АН. — М., 1990. — 23 с.
6. Козлов С.А. Проблемы культурной революции в СССР в новейшей немарксистской историографии // История СССР. — 1989. — №4. — С. 186-199.
7. Курилина И.М. История становления советской культуры 1917-1927 гг. (Анализ немарксистской историографии): Автореф. дисс. … канд. ист. наук./МГУ. — М.,1991. — 19 с.
8. О'Коннор Т.Э. Анатолий Луначарский и советская политика в области культуры. — М.: Прогресс, 1992. — 223 с.
9. Плаггенборг Ш. Революция и культура: Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма. — СПб.: Журнал «Нева», 2000. — 416 с.
10. Прозорова, О.А.Новейшая историко-партийная литература о борьбе В.И. Ленина против идеологии пролеткульта // Проблемы историографии, источниковедения истории КПСС. — М., 1988. — С. 135-148.
11. Рябков В.М. Советская историография культурно-просветительной работы в СССР (1961-1985). — Красноярск: Изд-во Красноярского университета, 1991. — 196 с.
12. Савельев А.В. Проблемы развития культуры в СССР в дискуссиях 1921-1928 гг. (Обзор англо-американской литературы 1960-1980-х гг.) // РЖ Социальные и гуманитарные науки. Серия 5. История. — 1995. — №4. — С. 33-59.
13. Сохор З. Революция и культура: Полемика Богданова и Ленина. (Sochor Z. Revolution and Culture: The Bogdanov-Lenin Controversy. –London: Cornell University Press, 1988. 233 p.) // Русская философия: зарубеж. исслед.: реф. сб. — М.: ИНИОН, 1994. — С. 122-132.
14. Biggart J. Bukharin and the origins of the “proletarian culture” debate // Soviet studies. — 1987. — Vol. 39, №2. — P. 229-246.
15. Bolshevik culture. Experiment and Order in the Russian Revolution/ Eds. Gleason A., Kenez P., Stites R. — Bloomington: Indiana University Press, 1985. — 304 p.
16. Clark K. Petersburg, Crucible of Cultural Revolution. — Cambridge (Mass.); London: Harvard University Press, 1995. — XII, 377 p.
17. Cultural Revolution in Russia, 1928-1931 / Ed. by Sh. Fitzpatrick. — Bloomington: Indiana University Press, 1984. — 309 p.
18. Fitzpatrick Sh. The Commissariat of Enlightenment. Soviet organization of education and arts under Lunacharsky, October 1917-1921. — Cambridge: Cambridge UP, 1970. — XXII, 380 p.
19. Fitzpatrick Sh. The “soft” line on culture and its enemies: Soviet cultural policy, 1922-1927 // Slavic Review. 1974. — Vol. 33, №2. — P. 267-287.
20. Fitzpatrick Sh. The Cultural front: Power and Culture in Revolutionary Russia. — Itacha and London: Cornell University Press, 1992. — XVII, 264 p.
21. Gorzka G. Alexander Bogdanov und der russische Proletkult. Theorie und Praxis einer sozialistischen Kulturrevolution. — Frankfurt-am-Main; New-York, 1980. — 246 s.
22. Lewis R. Science, Nonscience and Cultural revolution // Slavic Review. — 1986. — Vol. 45, №2. — P. 286-292.
23. Mally L. Culture of the Future. The Proletkult Movement in the Revolutionary Russia. — Berkley, LA.: University of California Press, 1990. — XXIX, 306 p.
24. Mänicke-Gyöngyösi K. „Proletarischen Wissenschaft“ und „sozialistischen Menschheitsreligion“ als Modelle proletarisher Kultur. — Berlin: Wiesbaden, 1982. — 382 s.
25. Oliver D. Theatre without Theatre: Proletkult at the Gas Factory // Canadian Slavonic Papers. — 1994. — Vol.36, №3-4. — P. 303-316.
26. Read C. Culture and Power in Revolutionary Russia. — London: Macmillan, 1990. — XII, 266 p.
27. Sherrer J. „Proletarische Kultur“: die Enstehung des Konzepts und seine Umsetzung in der organisаtion des frühen „Proletkult“// Arbeiter Kultur zwischen Alltag und Politik/ Hrsg. Fr. Boll. — Wien etc.: Europa-Verlag, 1986. — S. 101-121