ТОЛЕРАНТНОСТЬ И ЭМПАТИЯ: К ВОПРОСУ ОБ ОНТОЛОГИИ СОСУЩЕСТВОВАНИЯ

Понятие «толерантность» (лат. – tolerantia, нем. – toleranz, фр. – tolerance, англ. – tolerance, toleration) вошло в сферу внимания психологии, как социальный и психофизиологический феномен. Его интерпретации можно найти в разных словарях – от философского до фармакологического, однако, их очень немного в психологических словарях. Если же понятие и включено в какой-либо словарь, то, в основном, отражает его содержание в контексте адаптации человеческой психики к средовым воздействиям. В одном толерантность понимается как «отсутствие или ослабление реагирования на какой-либо неблагоприятный фактор в результате снижения чувствительности к его воздействию» [16].  В другом – сходное, но крайне усложненное определение: «феномен отсутствия или колапсации-реагирования на какую-либо негативную ситуацию, неблагоприятные экстеростимулы-экстеросигналы в результате снижения сензитивности-чувствительности к факторам-кондициям воздействия [21]. В теоретических разработках отечественных психологов-классиков продолжается поиск универсального определения толерантности. Психологи-практики, чаще всего, принимают и повторяют уже имеющиеся дефиниции, и в своих наблюдениях за реальным воплощением толерантности в поведении людей усматривают, в основном, социальные и психофизиологические компоненты. 

При имеющемся множестве теоретических изысканий и разработок, в психологии до сих пор нет единого понимания внутренней сущности толерантности – её глубинных корней и содержаний: психологического, феноменологического, онтологического. До недавнего времени в психологической теории толерантность, в наиболее общем смысле, трактовалась как социально-психологический феномен, проявляющийся в качестве эмоционального доброжелательного настроя на людей во взаимодействии с ними и набора позитивных установок в общении. Указывая на такое понимание толерантности, исследователи довольно часто подразумевали наличие терпения/терпимости.

Очевидно, что многозначность смысловой нагрузки термина «толерантность» связана с культурными контекстами, в рамках которых он формировался и эволюционировал [1, 2, 4, 5, 10, 15, 17] а также с практикой его воплощения в опыте людей и особенностями интерпретации этого опыта. Обращение к трактовкам понятия в разных языках существенно расширило и обогатило его семантическое поле. Английский язык связывает толерантность со способностью и готовностью без протеста воспринимать иное. Французский    – акцентирует внимание на таком компоненте толерантности, как уважение свободы, образа мысли и поведения другого. Китайский – на великодушии по отношению к другим. Арабский – на прощении, мягкости, сострадании, благосклонности к другому. Персидский язык - на выносливости и готовности к примирению. В русском языке толерантность – это, прежде всего, терпимость, обозначающая умение мириться с чужим мнением и снисходительность к поступкам других людей. Безусловно, что терпение/терпимость имеют отношение к каждому из этих значений, но, кажется, все они не раскрывают сложности и глубины понятия.

В работах последнего десятилетия толерантность все чаще стали рассматривать как сложное многоуровневое, многокомпонентное психологическое состояние, раскрывающее свою сущность в зависимости от индивидуальных свойств личности и тех условий, в которых она себя реализует.  Мысль о назревшей необходимости анализа понятия «толерантность» в качестве многоуровневого явления, проявляющегося в различных формах, и анализа этих форм – весьма актуальная задача, которую ещё предстоит решать заинтересованным исследователям [13, 18].

Для продвижения навстречу прояснению скрывающегося иного смысла толерантности, на наш взгляд, следует сделать допущение о том, что наличие множества определений, высвечивающих те или иные её уровни и компоненты, по большому счёту, указывают на сущностную неуловимость толерантности, на более глубинную природу, так как в ней угадывается не только психологическое, но и феноменологическое содержание.  Так в чем состоит сущностное ядро толерантности, в недрах которого воспроизводится смысловое и эмоциональное богатство, и каковы условия реализации всей её многоаспектности, вариативности и пластики?

Ответы на эти вопросы требуют внимания не только к уже сформулированному понятию и к психологическому состоянию, которое усматривают за ним, находясь в традиционной точке обзора. Мы можем отчасти раздвинуть границы их рассмотрения, предположив, что иные подходы и точки обзора и, значит, новые интерпретации сущности толерантности могут дополнить и прояснить имеющиеся знания о ней. Нас толерантность интересует в качестве некоего потаенного и пластичного феномена, способного указывать на себя в разных контекстуальных условиях, проявляясь во всей полноте связей с различными иными состояниями, которые так или иначе высвечиваю его, дополняют и, одновременно, обогащаются  сами.

Смещение фокуса внимания с психологического понятийного поля на феноменологическое поле, диктует необходимость поменять и статус толерантности – заявить о ней как о феномене, которые посредством тех или иных явлений указывает на себя и собственные смыслы. Это позволяет нам сосредоточиться на собственных смыслах этих явлений и поиске степени их сопричастности к феномену толерантности.

Таким образом, путь к дополнению знания о сущности толерантности лежит через рассмотрение её связей со сходными и близкими:

а) явлениями, изначально фундированными толерантным сознанием, имплицитно включенными в её содержание и подкрепляющими толерантное поведение (собственное толерантности);

б) автономными, самодостаточными феноменами, сопровождающими толерантность и дополняющими её в той или иной степени проявленности (несобственное толерантности).

Как нам представляется, начинать следует с соотнесения толерантности с теми феноменами (в психологии, состояниями/процессами), которые так же, как и она, заполняют ткань живого общения, указывают на его специфику и отвечают на существующие к нему требования. Это потребует смещения фокуса внимания с психологического понятийного поля на поле феноменологическое.

Из множества феноменов (явлений), неизменно сопутствующих толерантности, дополняющих её и реализующих в её содержании собственную суть, мы выбираем эмпатию, которая по своему психологическому содержанию довольно близка толерантности. Не останавливая внимания на множестве необходимых аспектов подобного анализа, постараемся рассмотреть эти два понятия с точки зрения их смыслового и феноменологического родства.

Эмпатию, как и толерантность, исследователи часто рассматривают в качестве психического процесса, психического состояния, психического свойства [11]. Важнейшими атрибуциями двух феноменов являются способность к сочувствию, состраданию, сопереживанию, вчувствованию. Эти способности являются важнейшими условиями для понимания другого и, как следствие, принятия его внутреннего мира и убеждений. Понимание и принятие другого, по большому счету, определяют суть толерантности и эмпатии. Необходимо также обратить внимание на то, что при большом числе исследований оба феномена существует на условиях частичной анонимности - внутренняя суть эмпатии, как и внутренняя суть толерантности, до сих пор в полной мере не осмыслена. Её определения есть в различных словарях и справочниках. Способы операционализации толерантного и эмпатического взаимодействия описаны в достаточной степени, однако феноменальное содержание эмпатии сокрыто так же, как и содержание толерантности.

Весьма важная особенность толерантности и эмпатии состоит в том, что они реализуются не только в вот-взаимодействии, но непременно предшествуют ему, так как вступают в него как уже сложившаяся внутриличностная установка на терпимость по отношению к иному и готовность сопереживать ему. Установка на терпимость формируется в опыте отношений с другими и всякий раз являет себя в вот-взаимодействии: в открытости и уверенности, осознании надежности собственных позиций, не боящихся сравнений и духовной конкуренции [19]. Ее содержание во многом соответствует тем установкам в общении, которые красной нитью проходят в размышлениях М. Хайдеггера [20] и Г. Гадамера, анализировавшего условия, при которых истинное принятие другого становится возможным [9]. Предшествуя общению, толерантность непосредственно высвечивается в эмпатических сигналах в адрес другого, задавая живую ткань вот-взаимодействию и вызывая адекватную (толерантную) обратную связь.

В целом, наложение семантических полей двух понятий обнаруживает их необычайное смысловое сходство, многомерность, сложность, а также тесную связь и взаимозависимость, обуславливающих трудности в выделении их собственного. С одной стороны, это облегчает задачу их совмещения, с другой стороны - указывает на несколько иной вектор размышлений, а именно, на поиск некоего единого ядерного содержания, роднящего их в большей степени, чем все их атрибутивное сходство.

Итак, всмотримся в одно из множества проявлений, указывающих на толерантность и эмпатию - на сопереживание, вчувствование в другого.

Психологи знают, что в ходе общения важно демонстрировать так называемую «настоящую эмпатию» с помощью множества существующих приемов эмпатического слушания. Но чтó имеют ввиду, говоря о настоящей эмпатии: мимику особого рода, определенное выражение глаз, телесный рисунок, которые призваны указать на их принадлежность эмпатии? Или люди действительно переживают опыт собеседника с его слов – то, чего не видели, в чем не участвовали и чего не пережили сами?

Подозрение о том, что человек не всегда способен откликнуться глубоким переживанием на рассказ другого и чувства, с ним связанные, заставляет искать ответ на вопрос о том, что лежит в основе феномена сопереживания, вчувствования: отклик на слово и чувство другого или отклик на нечто собственное, актуализирующееся «сейчас», в ситуации общения, и доселе в самом себе скрывающееся?

Э. Гуссерль, подчеркивая особую важность рассмотрения двух феноменов - вчувствования и сопереживания - в единстве. Их объединение открыло философу доступ к новому, единому содержанию данной смысловой конфигурации. В итоге, феномен вчувствования/сопереживания представлен философом как одна из форм временнóго синтеза [12]. Что означает такая трактовка, и какие последствия для психологической теории и практики могут из нее вытекать?

Главным условием для вступления в интерсубъективное пространство является наличие автономной смысловой сферы у акторов (по Гуссерлю, допредикативного опыта) – их представлений о себе и о жизненном мире. Ядром же интерсубъективности становится со-творчество некоего единого, что не принадлежало до сих пор ни одному – единого смыслового пространства,  поля переживаний и т.д. Очевидно, что это «единое», как цель взаимодействия, заставляет психологов делать акцент именно на феноменах вчувствования, сопереживания – в общем смысле, эмпатии, которая рассматривается здесь в качестве сопричастного толерантности феномена.

Для того чтобы понять, что же есть на самом деле вчувствование (сопереживание), обратимся к феноменологической трактовке переживания как такового. Здесь переживание предстает в качестве одной из форм синтеза человеческого сознания, находящегося в неразрывной связи с предметом восприятия. Причем непрерывность и многообразие способов явления предмета переживается как абсолютное «теперь» – как некоторая временнáя точка. Переживание как бы «стягивает свой предмет в некоторую неделимую временную точку» [12] и само тождественно ей. Иначе говоря, оно являет собой актуализированное состояние сознания, то есть такую форму его универсальной синтезирующей деятельности, которая направлена на нечто. Собственно, речь идет об интенциональности сознания и присущем для него всеобъемлющим внутренним сознанием времени, коррелятом которого выступает имманентная временность, обладающая, в свою очередь, способностью конституирования. Таким образом, переживание некоего явления всегда фундирует нашу способность «схватывать» (конституировать, понимать) его смысл.

Способность сознания конституировать то, кáк существует в переживании иное, проясняется Гуссерлем через разъяснение структуры имманентного времени. Здесь Гуссерль исходит из идеи существования абсолютно немодифицированного первовремени – по-иному, протоимпрессии. Протоимпрессия явственна в переживании «теперь», которое всякий раз тематизирует ее проявления. Однако «теперь», будучи временным синтезом прошлого, настоящего и будущего, одновременно является и синтезом модификаций самого переживания.

Переживание «теперь», простираясь на прошлое (ретенциональная модификация времени) и будущее (протенциональная модификация времени), одновременно становится переживанием и прошлого, и будущего. Предстоящий мне другой человек не является первозданным, я уже «видел» и «слышал» его когда-то – у меня уже есть некий его обобщенный образ, представления о нем, предварительные оценки и прогнозы, связанные с общением. Иными словами, «точка-источник», задающая переживание, – это первоначальные впечатления от человека перед нами: первый взгляд, первые слова, первые жесты. Это точка, которая приводит в действие механизм имманентного сознания времени, в котором оживает наше прошлое и предвосхищается будущее.

Имманентному сознанию времени неизбежно сопутствует механизм аналогизирующей апперцепции, который вслед за переживанием первого впечатления как бы «склеивает» (или синтезирует) впечатления: прошлые – с настоящими, настоящие – с будущими, прошлые – с будущими. Коренясь в допредикативном опыте (по Гуссерлю, в интенциональной области «врожденных» априори), механизм аналогизирующей апперцепции актуализируется и интегрируется в «теперь» посредством уже имеющихся представлений, чувств в опыте прошлого или фантазиях о будущем у воспринимающего субъекта.

Таким образом, переживание являет собой не просто временнóй синтез, но синтез и синтез уже имеющихся впечатлений, а также впечатлений, поступающих «сейчас» и предполагаемых «потом». Слушающий человек, как актуализированная автономная смысловая сфера, – это в большей степени синтез воспоминаний о самом себе, переживания себя «сейчас» и полагание себя в будущем. Всякие проявления говорящего – это сигналы, которые актуализируют эту автономию, приводят в состояние поиска и узнавания «того же». По сути, в акте восприятия возникает цепочка рефлексивных объективаций (или аналогий) из прошлого.

Репрезентация этих аналогий в сознании параллельна акту восприятия и дает эффект «узнавания», (понимания) и окрашивает его переживаниями «тогда» и «сейчас». Поэтому, структура синтезированного переживания в имманентном времени двоится: переживая восприятие другого «сейчас», человек переживает и идеированного другого из прошлого.

Э. Гуссерль вполне обоснованно подчеркивал, что подлинное воспоминание в «теперь» предполагает осознанность прошлого именно в качестве прошлого. Тем не менее, такая осознанность не дает гарантий для истинного понимания другого. Удваивая психофизическую структуру воспринимающего трансцендентального субъекта, механизм аналогизирующей апперцепции позволяет реально обнаружить другую психофизическую структуру, которая дана в качестве телесной характеристики, однако психические характеристики другого воспринимающий может узнавать лишь опосредованно – наблюдая его действия, телесные проявления, слушая произносимый им текст. То есть, свобода интерпретации этих проявлений принадлежит воспринимающему. Однако, психические характеристики другого воспринимающий может узнавать лишь опосредованно в наблюдении и, значит, свобода интерпретации переживаний другого принадлежит ему. Если это так, то механизм «аналогизирующей апперцепции», который Гуссерль заложил в основу открытия и «узнавания» другого, обеспечивает трансцендентальному Я господство в процессе смыслоконституирования – именно он интерпретирует и «открывает» смысл переживаний этого другого. Иначе говоря, в ситуации встречи каждая сторона переживает и сопереживает не столько другому, сколько свое собственное. Следствием этого является монологичность сознания, которое претендует на право быть обладателем истины в последней инстанции.

Заключение феноменологически ориентированного исследователя о монологичности сознания провоцирует и подозрение о том, что обаяние феномена вчувствования/сопереживания, декларируемого здесь в качестве сущностного ядра  толерантности и эмпатии, состоит в том, что в его основе лежит иллюзия, воспроизводимая всякий раз в точке временнóго синтеза и переживаемая как «вот-понимание-другого». Либо эта иллюзия занимает довольно существенное место в его содержании. Это, в свою очередь, приводит к мысли о том, что убежденность в глубокой способности человека понимать переживания другого, сопереживать им и принимать их, отражает, скорее, гуманистические полагания психологии в области взаимоотношений. С точки зрения феноменологии, – это идеирующая абстракция, которая существует в качестве идеальной, метапсихологической надстройки человеческого общения. Ее безосновность способна придать терапевтическому взаимодействию технологический характер. Одновременно, она не отражает его ведущие механизмы, которые, как мы знаем, либо могут стать условиями возможности понимания и принятия друг друга, либо сузить круг этих возможностей.

Помня о том, что рассмотренная смысловая конфигурация имеет прямое отношение к толерантности, сделаем допущение о том, что и толерантность можно рассматривать в качестве некоей идеирующей абстракции, существующей в психологической теории и практике, высвечивая её гуманистическое содержание и направленность. Таким образом, можно предположить, что феноменологический взгляд на эмпатию и толерантность высвечивает в их содержании несобственное идеальное, которое безусловно задает им совершенно определённые идеальные смыслы, а также идеал воплощения в реальном взаимодействии людей.

Все, что связано с идеальными представлениями о них, давно нашло свое отражение в философских трактовках понятий, которыми они обозначены. Так, например, в философии понятие толерантности чаще трактуется как терпимость и сравнивается с целым рядом иных феноменов – с особым срединным душевным складом (Аристотель), социальным сплочением (Платон), степенью согласия (Г. Лейбниц), веротерпимостью (Дж. Локк), добротой (И. Кант), самобытностью и осознанием равноценности всех людей (Н.С. Трубецкой, И.А. Ильин, Н.А. Бердяев и др.). Даже в знаменитом «парадоксе толерантности», сформулированном. К Поппером, содержится намек на её идеальную природу, в части его размышлений о соотнесенности её со свободой личности [14]. Всё это суть идеализированные представления о человеке, заложенные в основу идеала терпимости.

Если феноменология позволяет выявить в содержании толерантности и эмпатии несобственное идеальное, где же искать то, что является их собственным - сущностным, глубинным, самодостаточным, не зависящим от несобственного, от привнесенного извне?

Всякий раз, когда речь заходит о поиске собственного, возникает необходимость дальнейшего движения – от феноменологии к онтологии, так как именно в онтологии можно найти объяснения их пребывания при человеческом бытии: актуализированная в толерантности и эмпатии жизнь как «я – ты-переживания» указывает на со-бытийность, то есть, на прямое воплощение собственного и несобственного человеческого бытия в отношениях Я – Другой.

Предпринятый ранее опыт онтологической дескрипции эмпатии, осмысление конфигурации эмпатия/вчувствование (эмпатия как вчувствование) на основе совмещения дискурсивной артикуляции и рекурсивного движения мысли, позволил автору развернуть иное смысловое содержание этой конфигурации и обнаружить его онтологические корни. Это привело к следующей транскрипции феномена: Эмпатия/вчувствование – это публичное событие практической разрешимости онтологической заботы о вот-бытии. В его рамках актуализируется глубинная сущность человека в модусе отдельной самости, открытой экзистенциальным возможностям, становящейся и бытийствующей свободно, и единящейся с другим в способах сохранения своего онтологического достоинства [7].

Если эмпатия – это идеальная, метапсихологическая надстройка, сообщающая эмпирии вот-взаимодействия статус онтологического способа существования [7,8], то, безусловно, толерантность, как чрезвычайно близкий по своему содержанию феномен, также может быть отнесена к разряду феноменов, достойных статуса онтологического способа пребывания при-человеке - онтологической заботы о вот-бытии. Это и есть то собственное толерантности, что фундирует всю полноту её реализации в человеческом общении. Благодаря сплаву двух бытийствующих феноменов - толерантности и эмпатии - рождается живая ткань вот-взаимодействия и адекватный толерантно-эмпатический отклик - в стилистике М. Хайдеггера, «заботу сердца» о себе и другом.

Завершая размышления о возможной онтологической взаимосвязи толерантности и эмпатии, необходимо подчеркнуть, что она не может быть представлена в виде однозначной причинно-следственной связи толерантность → эмпатия, в рамках которой личностная внутренняя установка на терпимость фундирует возможность эмпатического взаимодействия. Скорее, она многослойна и может быть представлена в виде круговой онтологической взаимозависимости: толерантные установки → толерантность/эмпатия → толерантно-эмпатическое взаимодействие → удваивающаяся толерантность → эмпатическое понимание → толерантность² + эмпатия² → → →

Предварительные размышления об онтологическом статусе толерантности и её связи с эмпатией  можно завершить следующим выводом: идеальное содержание толерантности и эмпатии, трансформирующееся в эмпирии взаимодействия в бытийственную человеческую связь, не только подкрепляют и воспроизводит её в наиболее возможной полноте, но испытывают и утверждаются в статусе  онтологического способа существования, которое, благодаря этому единению наполняются доверием, как основой онтологической безопасности [10],  и  таким особым смыслом сферы "между", как "присутствие-и-доступность-мира-для-каждого"[6]. Интеграция толерантности и эмпатии в ситуации глубокого взаимодействия, безусловно, смягчает неустранимое противоречие, к которому человек, как онтологическое существо, приговорен: непреодолимое одиночество и, одновременно, яростная потребность в другом.

Список литературы:

1. Актуальные аспекты проблемы толерантности в современном мире / Под науч. ред. И.Л. Первовой. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. – 240 с.
2. Асмолов А.Г. О смыслах понятия «толерантность» // Век толерантности. – 2001. – № 1-2.
3. Асмолов А.Г. Толерантность: от утопии к реальности // На пути к толерантному сознанию. – М.: Смысл, 2000. – 256 с.
4. Бардиер Г.Л. Социальная психология толерантности. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2005. – 120 с.
5. Бондырева С.К. Толерантность: введение в проблему / С.К. Бондырева, Д.В. Колесов. – М.: МПСИ; Воронеж: МОДЭК, 2003. – 240 с.
6. Бубер М. Я и Ты // Квинтэссенция: философский альманах / Под ред. В.И. Мудрагея. – М.: Политиздат, 1992. – С. 294-370. 
7. Власова Т.В. Онтологическая дескрипция эмпатии // Рекурсивное и дискурсивное в структуре смыслообразования. – М.: Смысл, 2004. – С. 111-138.
8. Власова Т.В. Эмпатия: от психологии к феноменологии: Учеб. пособие. – Владивосток: ДВГМА, 2000. – 77 с.
9. Гадамер Г. Актуальность прекрасного. – М.: Искусство, 1991. – С. 18-22, 77-72.
10. Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. – 2-е изд. – М., 2005. – 528 с.
11. Гриншпун И.Б. Понятие и содержательные характеристики толерантности: к вопросу о толерантности как психическом явлении / И.Б. Гриншпун // Толерантное сознание и формирование толерантных отношений (теория и практика): Сб. науч. метод. ст. – М.: МПСИ; Воронеж: МОДЭК, 2003. – С. 31-40.
12. Гуссерль Э. Собрание сочинений. – М.: Гнозис, 1994. – Т. 1. – 192 с.
13. Кузнецова Ю.В. Структурные компоненты толерантности / Ю.В. Кузнецова // Южно-Российский вестник геологии, географии и глобальной энергии. – 2006. – № 8 (21). – С. 188-193.
14. Поппер К. Открытое общество и его враги. – М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. – Т. 1. – 446 с.
15. Самохвалова В.И. Понятие толерантности и его содержание в современном культурном контексте // Толерантность в культуре и процессе глобализации. – М., 2010. – С. 34. 
16. Словарь практического психолога. – Мн.: Харвест, 1997. – С. 701.
17. Солдатова Г.У., Асмолов А.Г., Шайгерова Л.А. О смыслах понятия «толерантность» // Век толерантности.  Научно-публицистический вестник. – 2001. – № 1-2. – С. 8-18.
18. Сухих Е.С. Толерантность: психологическое содержание и личностные факторы / Е.С. Сухих // Человек. Сообщество. Управление: научно-информационный журнал. – 2005. – № 4. – С. 66-77.
19. Философский энциклопедический словарь. – М.: ИНФРА-М, 1997. – С. 457.
20. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. – М.: Республика, 1993. – С. 273-302.
21. Юрчук В.В. Современный словарь по психологии. – Мн.: Современное Слово, 1998. – С. 696.