КАРТИНА  МИРА  В  ДНЕВНИКЕ  М.М.  ПРИШВИНА

Ольховская  Юлия  Ивановна

канд.  фил.  наук,  доцент  кафедры  литературы  и  методики  преподавания  Кф  НГПУ,  г.  Куйбышев

E-mail:  olky-yuliya@yndex.ru

WORLDVIEW  IN  THE  DIARY  OF  MIKHAIL  PRISHVIN

Olkhovckay  Yuliya

Ph.D.,  Associate  professor  of  the  Literature  and  Teaching  Technologise  Department,  Kuybyshev  branch  of  Novosibirsk  State  Teachers’  Training  University

АННОТАЦИЯ

В  статье  анализируется  картина  мира,  реконструируемая  на  основе  дневниковых  записей  М.М.  Пришвина.  Рассматриваются  центральные  категории  пришвинской  художественно-философской  концепции,  мифологическое  пространство,  пространственно-временная  структура,  ритмическая  организация. 

ABSTRACT

In  the  article  there  is  examined  a  worldview  reconstructed  on  the  basis  of  diary  records  by  Mikhail  Prishvin.  There  are  briefly  reviewed  the  principal  categories  of  Prishvin’s  artistic-philosophical  conception,  mythological  space,  space-time  structure,  rhythmic  organization. 

Ключевые  слова:  Пришвин;  картина  мира;  дневник;  миф;  хронотоп;  ритм. 

Keywords:  Mikhail  Prishvin;  worldview;  diary;  myth;  chronotope;  rhythm.

На  основе  дневниковых  записей  М.М.  Пришвина  воссоздается  картина  мира,  в  которой  главное  место  занимают  онтологические  проблемы:  смерть  и  жизнь,  феноменология,  бессмертие,  счастье,  вера  и  т.  п.  Через  них  раскрывается  мироощущение  человека,  стремящегося  преодолеть  личную  трагедию  через  гармоничное  отношение  к  природе  и  самопознание.  Субъективная  картина  мира  отображает  феномены  душевного  мира  автора.  В  дневнике  формальным  выражением  восприятие  Пришвина,  его  alter  ego,  является  лирический  герой.  Образ  объединяет  два  подхода  в  постижении  жизни:  интуитивный  (восприятие  утра  как  рождения  души,  ночь  символизирует  время  проникновения  в  «тайну»  мира)  и  аналитический  (решение  философских  и  эстетических  проблем).

Картина  мира  дневника  Пришвина  дуалистична,  в  ней  есть  разделение  на  добро  и  зло,  свет  и  тьму,  сказку  и  реальность.  С  одной  стороны,  противоположные  категории  выражают  трагедию  существования,  но,  с  другой  стороны,  преодоление  антиномизма  происходит  через  стремление  писателя  к  синтетическому,  целостному  рассмотрению  всей  системы  мира  и  деятельности  в  нем  человека.

В  художественно-философской  концепции  Пришвина  природа  и  человек  могут  выступать  как  аллегории,  раскрывающие  сущность  бытия.  Возникающая  модель  мироздания,  имеет  иносказательный  смысл.  Изображение  в  миниатюре  строится  на  основе  психологического  параллелизма:  первый  план  —  изображение  природы,  второй  план  —  изображение  человека.  Природа  помогает  преодолеть  трагизм  существования  и  становится  главным  спасением  от  хаоса  цивилизации.  Человек,  пытающийся  утвердиться  в  природе,  закрепить  свое  «я»,  по  мнению  Пришвина,  обречен:  «Человеком  называется  такое  существо  в  природе,  которое  действует  так,  будто  нет  бога,  закона  и  вообще  нет  ничего,  кроме  человека  —  царя  природы»  [3,  с.  117].  «Человек  цивилизации»  отделен  от  природы:  он  либо  стремится  к  ней  (автор,  лирический  герой  дневника),  либо  разрушает  ее  (крестьяне,  рубящие  лес;  петербургские  декаденты). 

Проблему  взаимоотношения  человека  и  природы  художник  решает  через  ощущение  и  осознание  индивидуумом  своего  единства  с  миром  живой  и  неживой  природы.  В  трактовке  своей  концепции  Пришвин  идет  дальше.  В  его  понимании  человек  —  это  «душа»  природы.  Мир  природы,  обладающий  красотой  и  «мировым  покоем»,  открывает  человеку  суть  бытия,  смысл  жизни,  в  основе  которого  лежит  идея  «сопричастности  всему»:  «…Вдруг  при  каком-нибудь  нечаянном  взгляде  на  мир,  какая-нибудь  березка,  птица,  река  являлись  в  необыкновенной  красоте,  и  тогда  я,  как  бы  пронзенный  красотою,  я  с  любовью  обращался  к  людям»  [3,  с.  79].  Понимание  законов  природы  выводит  героя  дневника  «из  одиночества  к  людям».  Воплощением  такого  подхода  в  философии  Пришвина  стал  «природный  человек»,  живущий  в  гармонии  с  окружающим  миром.  В  раннем  дневнике  концепция  «природного  человека»  нашла  воплощение  в  образе  старика-киргиза.  Его  песнь,  в  которой  герою  слышится  «что-то  испанское»,  рождает  в  сознании  героя  желание  «войти  внутрь  этой  пастушеской  жизни»,  приобщиться  к  миру  «первобытных  людей».  Жизнь  кочевника  есть  «истинная»  жизнь.  «…Вот  потому  я  с  природой  и  с  первобытными  людьми»,  —  запишет  Пришвин  в  своем  дневнике  [3,  с.  73].

Самая  общая  идея,  которую  разрабатывает  художник  в  дневниковых  записях  —  идея  космоса,  живой  вселенной,  пронизанной  всепроникающими  связями.  Взгляды  Пришвина  очень  близки  идеям  русского  космизма,  например,  идее  всеединства,  идее  преображения  мира  как  смысла  человеческого  существования,  отношение  к  человеку  как  части  космоса.  В  дневниковых  записях  Пришвин  пытается  воссоздать  модель  космоса,  обладающего  гармонией  и  «тайной»  (в  понимании  художника  «тайна»  мира  тождественна  смыслу  жизни).  Миром  (вселенной)  управляет  красота:  «Добро  и  красота  есть  дар  природы»  [3,  с.  64].  Ощущение  красоты  рождается  от  понимания  истины  и  доброты,  а  «из  добра  счастье,  сначала  мое,  а  потом  всеобщее»  [3,  с.  21].  Заметно,  что  в  пришвинской  концепции  красота  из  эстетической  категории  переходит  в  этическую. 

Восприятие  природы  у  Пришвина  дифференцировано:  она  может  указать  человеку  путь  к  постижению  «тайны»  или  обернуться  своей  разрушительной  стороной,  ее  победа  может  стать  началом  космической  гибели.  Природа  требует  от  человека  понимания,  через  него  она  познает  и  ощущает  себя.  В  то  же  время  в  дневниковых  миниатюрах  сама  природа  остается  равнодушной  к  человеку:  «…Природа  творит  свое  дело,  не  подчиняясь  желанию  человека!  —  приходит  к  выводу  писатель.  —  Так  что  с  природой  считаться  нужно»  [3,  с.  99].  Природа  живет  по  своим  законам,  в  которых  герой  дневника  Пришвина  пытается  найти  гармонию.  В  раннем  дневнике  гармония  еще  не  приобретена,  ощущение  «мирового  покоя»  появляется  лишь  на  мгновение  и  исчезает:  «И  так  ясно:  не  удалось  устроить  самому,  войти  внутрь  жизни,  и  вот,  куда  ни  пойдешь,  везде  кажется  не  так,  непохоже  то  и  далеко  от  него…»  [3,  с.  54—55].

Графической  моделью  мира  в  поэтике  писателя  становятся  круг  или  спираль,  отражающие  гармоническое  начало.  Благодаря  симметричному  соотношению  точек  по  окружности  они  есть  проявление  ритма.  Пространственная  симметрия  связана  с  временной  (времена  года,  сутки,  часы  и  т.  д.).  Спираль  —  символ  жизненной  силы,  она  сочетает  форму  круга  и  импульс  движения,  является  символом  времени,  циклических  ритмов  сезонов  года,  рождения  и  смерти,  фаз  «старения»  и  «роста»  Луны  и  Солнца.  Спираль  как  часть  плавной  и  бесконечной  линии  символизирует  развитие,  продолжение,  непрерывность,  центростремительность.  В  круге  заключается  одновременно  идеи  постоянства  и  динамизма.  Круг,  в  представлении  Пришвина,  идеальная  форма. 

В  основе  космоса  лежит  принцип  вечного  движения  по  кругу:  «В  природе  совершается  круговорот.  Это  простой,  но  таинственный  круг»  [3,  с.  24].  Движение  вселенной  незаметно  для  человека,  чья  жизнь  является  лишь  мгновением  в  жизни  вселенной  (в  миниатюрах  возникает  образ  песчинки).  Только  очень  внимательный  человек,  близкий  природе,  может  заметить  проявление  движения  вселенной  в  каждое  мгновение  бытия.  Циклическое  движение  выражает  идею  бессмертия.  Вопрос  о  бессмертии  решается  Пришвиным  в  духе  народной  философии:  личное  бессмертие  человека  обретается  только  в  роде. 

В  построении  картины  мира  важную  роль  играет  лейтмотив  пути.  Его  семантика  реализуется  через  образы-топосы  дороги,  тропинки,  следа  и  образ  героя-путешественника,  появляющегося  впервые  в  раннем  дневнике.  Мотив  пути  в  раннем  дневнике  появляется  как  путешествие,  которое  является  для  лирического  героя  способом  познания  мира,  возможностью  «очиститься»  от  всего,  что  тяготит.  С  течением  времени  мотив  приобретает  дополнительные  смыслы  и  становится  лейтмотивом  (Путь  к  Другу,  путь  к  Правде).  Путь  помогает  оценить  прошлое  и  найти  себя,  выйти  «из  одиночества  к  людям».  С  течением  времени  в  творческой  концепции  Пришвина  отказ  от  личного  становится  необходимым  условием.

Лейтмотив  пути  объединяет  несколько  мотивов:  круговорот  вселенной,  мотив  путешествия,  мотив  общей  «тропинки».  Сюда  же  входит  мотив  познания  мира  и  уникальности  каждого  человека:  «Какая  масса  людей  проходит  даром,  как  тени,  и  кажется,  все  этот  ненастоящие,  неинтересные  люди,  между  тем  в  действительности  все  они  настоящие,  все  интересные,  стоит  только  попасть  с  любым  из  них  на  одну  тропинку,  как  откроется  неизбежно  их  природа  в  ужасающей  силе,  и  тогда  понимаешь  действительность,  все  равно  как,  глядя  на  мелькнувшую  падучую  звезду,  догадываешься  о  действительной  движущейся,  мчащейся  природе  неба,  а  не  спокойной,  как  кажется»  [3,  с.  91].

В  художественно-философской  концепции  Пришвина  человек  сам  выбирает  свой  путь.  В  дневнике  появляется  идея  о  «прямом»  и  «обратном»  пути.  Идущий  прямым  путем  избегает  страданий,  его  путь  определен  обычаями  и  нравственными  устоями,  но  ищущий  себя,  сходит  с  прямого  пути.  В  этот  момент  возникают  «разные  обстоятельства»,  которые  писатель  назвал  «крестом»  человека.  Благодаря  им  человек  выходит  на  прямой  путь  и  достигает  цели,  то  есть  обретает  гармонию  в  «стране  обетованной».  Образ  библейской  родины  неоднократно  появляется  в  творчестве  Пришвина  под  разными  именами:  «страна  голубых  бобров»,  о  которой  рассказывал  отец  маленькому  Пришвину;  «Азия»,  куда  бежал  он  гимназистом;  «золотой  луг»,  напоминающий  рай  и  искомый  уже  взрослым  писателем.  Следует  заметить,  что  в  мировоззренческой  системе  Пришвина  путешествие  не  тождественно  странничеству,  ассоциирующееся  с  отказом  от  всего  того  «мирского»:  «Мелькает  мысль  все  чаще  и  чаще  о  бездомье  и  одиноком  странничестве  с  палочкой»;  «Странничество  —  конец.  Освобожденный  дух  влечет  умершее  тело»  [2,  с.  122].  Путешествие  в  представлении  писателя  становится  одним  из  способов  самопознания:  познавая  мир  —  человек  познает  себя. 

Отношение  к  творчеству  становится  одной  из  составляющих  картины  мира  дневника  писателя.  Многие  эстетические  вопросы  получают  свое  осмысление  через  проблему  творчества,  которое  в  понимании  Пришвина  становится  универсальным  принципом  бытия  мира,  цивилизации  и  личности  в  их  взаимосвязи.  Искусство  дает  художнику  способность  видеть  жизнь  непосредственно  и  различать  подлинное  в  ней.  Творческий  процесс  связан  с  разгадыванием  «тайны»  природы,  то  есть  с  постижением  смысла  жизни  и  приобщением  к  «мировому  покою».  Истоками  творчества  Пришвин  называет  любовь  и  детство.  «Все  мои  поэтические  переживания,  —  подчеркивает  Пришвин,  —  происходят  из  двух  родников:  детства  и  любви…»  [3,  с.  19].  Для  того  чтобы  познать  «тайну»  жизни  художник  должен  отказаться  от  личного  и  раствориться  во  всеобщем. 

Категории  любви  и  детства  часто  в  дневниковых  записях  Пришвина  ставятся  вместе.  Воспоминания  о  них  открывают  человеку  тайну,  которая  не  поддается  анализу.  Любовь  в  различных  своих  проявлениях  помогает  человеку  узнавать  мир,  реализовывать  себя.  «Любовь  —  это  чувство  вселенной,  —  пишет  Пришвин,  —  когда  все  во  мне  и  я  во  всем,  а  история  любви  все  равно,  что  история  светила,  —  говорят,  что  бывает  какой-то  толчок,  падение  одного  небесного  тела  на  другое,  сгущение  эфира  и  так  возникает  новое  светило,  оно  пламенеет,  горит  и  гаснет  и  после  мертвое  светит  чужим  светом  —  этот  мертвый  свет  луны  в  душе  человека  есть  то,  что  остается  после  любви»  [3,  с.  125].  В  любви  человек  обретает  свободу,  но  того,  чтобы  быть  счастливым,  необходимо  вернуть  детство:  «Человеку  надо  вернуть  себе  детство,  и  тогда  ему  вернется  удивление  и  с  удивлением  вернутся  и  сказка»  [3,  с.  320].  Именно  удивление  как  возможность  чувствовать  мир  в  представлении  писателя  связано  с  детством. 

Пришвину  присуще  острое  понимание  антиномичности  искусства  и  жизни:  искусство  устремлено  к  реальности,  но  сама  природа  связи  жизни  с  искусством  трагична.  В  художественной  эстетике  писателя  появляется  образ  креста,  символизирующего  страдание.  «Тайна»  творчества  заключена  в  том,  что  путь  художника  подобен  подвигу  Христа  —  жизнь  и  смерть  ради  других.  Художник  виден  «как  день,  как  цвет»,  а  страдания  —  «одинокая  тайна,  ночь  и  зима  жизни»  [3,  с.  147].  Но  крестный  путь  не  должен  быть  замечен  теми,  ради  которых  он  совершается.  Призвание  художника  состоит  в  том,  чтобы  «как  цвет  украсить  путь  для  отдыха,  чтобы  страждущие  забыли  свой  крест»  [3,  с.  147].  В  основе  творчества  лежит  инстинкт  продолжения,  идея  личного  бессмертия:  «Из  одного  источника  происходят  дети  наши  кровные  и  дети  нашего  сознания»  [3,  с.  413]. 

Пришвин  жил  согласно  своим  творческим  принципам  и  творил  в  соответствие  со  своим  мировоззрением.  В  художественной  эстетике  автора  постепенно  оформляется  принцип  «творческого  поведения»,  в  основе  которого  лежит  идея  жизнетворчества:  «Профессия  писателя  определила  в  значительной  степени  и  мое  поведение»  [3,  с.  381].  Воспринятая  у  символистов  идея  преображения  мира  через  собственную  творческую  интуицию,  переосмысливается  художником.  По  мнению  Пришвина,  в  основе  творчества  лежит  любовь,  движение  и  мастерство.  Суть  творчества  —  «путь  к  вечности»  [3,  с.  200],  при  котором  единственной  реальностью  оказывается  творческая  личность.  «Личное  творчество»  должно  преобразиться  во  всеобщее.  Свое  собственное  поведение,  по  словам  писателя,  «определит  форму  жизни  многих  существ  живых»  [3,  с.  620]. 

Миф  для  Пришвина  становится  способом  выражения  общих  онтологических  понятий  в  повседневной  жизни.  Писателя  привлекали  напряженность  духовных  исканий,  внимание  к  личному  началу  в  искусстве,  «космический»  характер  мышления,  поиск  путей  слияния  искусства  с  жизнью  и  поэтическое  восприятие  действительности.  Пришвин  подчеркивал  свою  связь  с  земным  и  обыкновенным,  пытался  вжиться  в  мир:  «Я  —  частица  мирового  космоса…  Эту  частицу,  которая  слита  со  всеми  другими  существами,  я  изучаю»  [3,  с.  325].  В  произведениях  это  реализовалось  через  идею  «невыделенности»  человека  из  природы,  проявляющуюся  на  всех  уровнях:  смысловом,  стилистическом,  словесном  и  др.  Описание  модели  мира  есть  рассказ  о  происхождении  различных  вещей;  события  прошлого  являются  необходимые  элементы  описания.  Цель  пришвинского  мифа  —  гармонизация  внутреннего  мира  и  личного  отношения  к  космосу. 

Мир  в  миниатюрах  строится  по  мифопоэтическим  законам,  предполагающим  единство  образов  природы  и  образов  сознания,  реального  и  идеального.  Создавая  мифологический  мир,  Пришвин  отказался  от  многих  атрибутов  объектно-реалистического  повествования:  от  топики,  от  бытовой,  социально-психологической  и  исторической  конкретики,  от  метрического  пространства  и  хронологии.  Синкретичность  мифологизма  дневника  Пришвина  выразилась  в  неотделенности  литературы  от  философии.  Мифологизм  в  творчестве  Пришвина  является  одним  из  «инструментов»  организации  повествования.  «Я  почувствовал  еще,  что  делаю  самое  удивительное  и  нужное  дело…миф»,  —  запишет  художник  в  своем  дневнике  [3,  с.  324].  В  картине  мира  дневниковых  миниатюр  Пришвин  создает  собственный  миф,  в  котором  обнаруживаются  черты  фольклора.

Сюжетообразующим  для  некоторых  дневниковых  миниатюр  становится  миф  о  «потерянном»  рае,  который  иногда  соединяется  с  мифом  о  «золотом  веке».  О  их  внутренней  близости  писал  в  «Поэтике  мифа»  Е.  Мелетинский  (1).  Популярность  мифа  свойственна  эпохе  серебряного  века,  особо  актуальным  он  становится  в  постреволюционную  эпоху  и  находит  отображение  в  творчестве  В.  Набокова,  И.  Бунина,  И.  Шмелева  и  других  представителей  русского  Зарубежья.  В  пришвинской  мифологии  воплощением  «потерянного  рая»  становится  сад  усадьбы  Хрущево.  В  дневниковых  миниатюрах  он  становится  постоянным  местом  многих  медитаций  автора.  Постепенно  в  пришвинской  концепции  сад  ассоциируется  с  душой  художника.  Обретение  рая  тождественно  обретению  «мирового  покоя».  Пришвинский  миф  сконцентрирован  на  метафизических  проблемах  и  его  движение  направлено  от  космоса  к  хаосу.  В  мифологической  картине  мира  дневника  можно  выделить  конкретные  исторические  детали,  выражающие  «постоянные  и  вечные  принципы»  развития  человечества  и  всей  вселенной. 

С  процессом  мифологизации  тесным  образом  связана  символизация  текста.  Множество  архетипических  понятий,  которыми  насыщено  человеческое  подсознание,  активизируется  и  высвечиваются  благодаря  образам-символам.  Художник  отбирает  для  своего  повествования  такие  символические  детали,  позволяющие  существовать  читателю  вместе  с  автором  в  реальном  и  мифологическом  измерениях.  Символ  открывает  возможность  «погрузиться  в  прошлое  и  найти  в  нем  черты  настоящего»  [6,  с.  106].  Движение  образа  сопровождается  накоплением  дополнительных  смыслов,  в  результате  чего  образуется  смысловая  «канва»  произведения.  Расширение  смысловых  сфер  может  привести  к  «расщеплению»  образов-символов  и  образованию  собственных  «ареалов»  [5].  В  пришвинском  дневнике  встречаются  различные  типы  символов:  библейско-христианские  символы  (солнце,  вода,  земля,  крест,  Адам  и  Ева,  странничество),  фольклорные  (Кащей,  Марья  Моревна),  индивидуально-авторские  (водопад,  капелька,  черный  сад,  весна  света,  камень-сердце).  Многие  традиционные  образы  в  пришвинском  дневнике  приобретают  индивидуальное  значение.  Например,  дорога  превращается  в  «тропинку»  как  символ  общего  пути  людей;  роза  и  ландыш  обозначают  естественную  красоту  природы.  Символизация  текста  дневниковых  миниатюр  создает  единый  метатекст.

Предметами  записей  пришвинского  дневника  становятся  проблемы  онтологического  характера,  социально-исторического,  вопросы  частной  жизни.  Все  это  явления  длительного  времени,  поэтому  в  таких  записях  отсутствуют  традиционные  пространственно-временные  образы.  В  пришвинском  контексте  они  обретают  обобщенно-символический  характер.  В  картине  мира  дневника  пространство  и  время  одновременно  являются  формальными  и  философско-эстетическими  категориями.  С  их  помощью  происходит  упорядочение  жизненного  материала  и  его  осмысления,  выражаются  разнообразные  явления  действительности  и  душевные  переживания  автора. 

В  дневниковых  миниатюрах  существует  два  типа  времени:  субъективное  время  лирического  героя  и  объективное  природное  время.  В  первом  случае  пространственно-временная  организация  дневниковых  миниатюр  выстраивается  изнутри  и  отражает  субъективное  восприятие  авторского  сознания.  Процесс  духовного  становления  в  дневнике  развивается  по  законам  психологического  времени.  При  втором  типе  в  миниатюрах  указывается  время  суток,  месяца  и  года  (исключением  является  ранний  дневник  Пришвина),  но  они  не  имеют  основного  значения.  Отсюда,  можно  говорить  о  двух  типах  хронотопов  дневниковых  миниатюр.  Для  первого  типа  характерен  условный  хронотоп,  соединяющий  локальные  и  психологические  признаки.  Часто,  важное  для  автора  может  не  укладываться  в  рамки  ежедневной  записи  и  продолжается  в  записи  следующих  дней.  Психологическое  время  подчиняется  душевным  ритмам  автора,  и  его  границы  условны.  Топосами  в  дневнике  становятся  воспоминания,  деформирующие  традиционную  пространственно-временную  организацию.  Многие  пришвинские  записи  изображают  момент  вечерней  медитации,  когда  все  бытовое  заслоняется.  Таким  образом,  для  дневниковых  миниатюр  характерен,  в  основном,  статичный  хронотоп  как  следствие  ослабления  событийно-повествовательного  элемента,  но  может  меняться  в  зависимости  от  типа  повествования.  Второй  тип  —  астрономический  хронотоп  —  имеет  относительно  четкие  координаты.  Точное  датирование  выражает  идею  цикличности.  Пришвин  вводит  понятия  «большого»  времени  природы  и  «малого»  времени  человека.  Линейность  человеческой  жизни  вписывается  в  космический  круговорот.  Человек  отождествляет  свои  ритмы  со  структурой  вселенной  и  «перечитывает»  самого  себя  в  им  же  созданном  контексте.  Планетарно-космическое  пространство-время  имеет  условно-метафорический  характер,  благодаря  которому  совершается  выход  к  вечным  ценностям,  слияние  имманентного  и  трансцендентного. 

Во  многих  дневниковых  миниатюрах  время  сконцентрировано,  сгущено  и  редуцировано  до  мгновения.  В  художественной  системе  Пришвина  постепенно  оформляется  «поэтика  мгновений»,  формальным  выражением  которой  стала  миниатюра  как  форма,  способная  «поймать»  пролетающее  мгновение.  В  философско-художественной  системе  писателя  мгновение  —  одно  из  важнейших  понятий,  означающее  короткий  промежуток  времени,  за  который  человек  способен  прикоснуться  к  «тайне  мира».  В  работе  Е.С.  Яковлевой  «Фрагменты  русской  языковой  картины  мира  (модели  пространства,  времени  и  восприятия)»  категория  «мгновения»  рассматривается  как  показатель  непосредственного  восприятия  времени  в  его  «первозданности»,  выражает  «вечное»,  не  связанное  с  «бытовыми»  ассоциациями  и  наполненное  «эмоциональными  переживаниями»  [8].  «Поскольку  миги  и  мгновения  не  обладают  какой-либо  объективной  мерой  длительности,  с  их  помощью  легко  описывается  субъективное  эмоциональное  время,  где  мигу  или  мгновению  может  соответствовать  целый  фрагмент  жизни»,  —  подчеркивает  Е.С.  Яковлева  [8,  с.  121].  Подобное  определение  применимо  и  к  пришвинской  миниатюры.  Внимание  к  мгновению  превращается  для  художника  в  возможность  выразить  жизнь  бытия  в  его  частице. 

Образ  пространства  в  дневнике  так  же  служит  выражением  философско-художественной  концепции.  В  поэтике  миниатюр  соотносятся  различные  пространственные  сферы:  бытовое  и  поэтическое  как  выражение  отношения  к  событиям.  Нарушение  событийного  потока  создает  дискретное  пространство  миниатюр:  перечень  текущих  событий  прерывается  или  размышлениями  автора  на  философские,  нравственные  или  другими  отвлеченными  темами.  Автор  фокусирует  внимание  на  различных  уровнях  —  бытовом,  природном,  социальном,  философском.  Каждая  сфера  отражения  авторского  сознания  создает  в  итоге  целостность  в  восприятии  картины  мира. 

Важным  мировоззренческим  понятием  писателя  является  ритм,  связавший  мифопоэтическое  и  лирико-философское  начала.  Ритм  в  миниатюрах  организуется  на  тематическом  уровне  (творчество,  любовь,  личность,  природа  и  т.п.),  стилевом  (схожие  места,  цветовые  лейтмотивы),  лексическом  (сквозные  семантические  ряды,  повторы  ключевых  слов).  Повторы  позволяют  объединять  миниатюры  в  циклы,  где  ритм  как  способ  организации  материала  несет  идейно-содержательную  нагрузку.  Например,  цикл,  состоящий  из  дневниковых  миниатюр,  в  которых  автор  излагает  и  осмысляет  историю  своей  первой  любви.  В  отдельные  циклы  можно  объединить  лирико-философские  миниатюры  медитативного  характера,  содержащие  размышления  на  определенную  тему  этико-эстетического  плана.  Условно  их  можно  назвать  «Творчество»,  «Любовь»,  «Красота»,  «Жизнь  и  смерть»,  «Женщина»  и  т.  д.  Повторяемость  этих  тем  в  дневнике  свидетельствует  о  важности  проблем  для  самого  Пришвина. 

Для  Пришвина  ритм  видится  как  начало  жизни,  первое  ее  движение,  постепенно  становясь  универсальным  средством  строительства  мира  и  личности,  превращая  Хаос  в  Космос,  «все  определяя  и  связывая  между  собой»  [6,  с.  139].  Круговорот  космоса  образует  «благоговейный»  ритм.  Став  для  художника  одной  из  главных  мировоззренческих  категорий,  ритм  воплотил  «универсальное  средство  строительства  мира  и  личности,  нераздельно  слитых».  Поэтическое  слово  воспринимается  как  явление  ритма  и  распространяется  во  всей  вселенной.  В.Д.  Пришвина  отмечала:  «Мы  замечаем  у  Пришвина  особый  ритмический  строй  речи:  это  музыкальная  последовательность  в  построении  слов  и  внутреннее  в  ней  созвучия;  это  ритмическое  развитие  самой  мысли:  речь  идет  о  расширяющимися  смысловыми  кругами  и  приводит  к  обобщающему  мыслеобразу  как  к  завершающему  кругу»  [4,  с.  185]. 

В  представлении  писателя,  ритм  создает  личность  как  систему.  Таким  образом,  с  ритмом  связан  процесс  осмысления  мира  и  личности  как  нового  явления.  Разум  соприкасается  только  с  частью  целого,  и  ритм  «мирового  дыхания»  помогает  воссоздать  целое.  Восхождение  человека  к  «космическому  чувству»,  ощущение  им  единого  мирового  ритма  рождает  чувство  свободы  человека. 

Характеризуя  поэтику  художественных  произведений  Пришвина,  Е.А.  Яблоков  отмечает  «стремление  возвратиться  к  началу  и  стремление  сохранить  весь  ценный  опыт,  накопленный  при  движении  вперед  к  оси  времени»  [7,  с.  9].  Это  определение  применимо  и  к  дневниковым  миниатюрам.  Одна  из  задач  ритмической  организации  в  миниатюрах  Пришвина  состоит  в  передаче  движения  жизни  космоса.  Формально  это  выражается  через  фенологический  принцип  фиксации  событий  с  указанием  точных  дат  и  времен  года.  В  художественном  произведении  этот  принцип  впервые  будет  использован  в  «Календаре  природы». 

На  текстуальном  уровне  ритм  создается  за  счет  повторов  фраз,  которые  превращаются  в  рефрены,  образов-символов  и  интонаций.  Значительную  роль  в  ритмической  организации  текста  играет  синтаксис:  отрывистые  фразы,  прерывистость  предложений,  парцелированные  конструкции  дают  возможность  воссоздать  возникновение  и  развитие  мысли-эмоции.  В  рассказах-миниатюрах  прозаическая  строфа  имеет  подчеркнутое  отношение  к  характеру  ритму,  она  содержит  дополнительную  художественную  энергию,  объединяющую  микротемы  и  наделяющую  их  эстетической  ценностью. 

Дневник  в  творчестве  писателя  стал  главной  книгой,  отразившей  основные  этапы  эволюции  творческой  личности.  Анализ  концептосферы  пришвинского  дневника,  мотивно-образного  воплощения  отдельных  концептов  позволяет  выявить  внутреннее  единство  книги,  взаимосвязь  концептов  и  мотивов.  Это  единство  предполагает  наличие  внутренних  коллизий,  их  динамическое  развитие,  отражающее  драматизм  духовной  жизни  автора,  напряженность  исканий  и  одновременно  —  кризисное  состояние  бытия,  борьбу  в  нем  противоположных  тенденций. 

Обратившись  к  анализу  художественного  мира  дневника,  отметим,  что  в  нем  обнаруживается  устойчивое  единство  хронотопа,  его  определившаяся  структура.  Традиционные  пространственно-временные  образы  обретают  обобщенно-символический  характер.  В  картине  мира  дневника  пространство  и  время  одновременно  являются  формальными  и  философско-эстетическими  категориями.  С  их  помощью  происходит  упорядочение  жизненного  материала  и  его  осмысление,  выражаются  разнообразные  явления  действительности  и  душевные  переживания  автора.

Список  литературы:

1. Мелетинский  Е.М.  Поэтика  мифа.  М.:  Академия,  2000.  —  407  с.
2. Пришвин  М.М.  Дневники.  1920—1922.  М.:  Московский  рабочий,  1995.  —  334  с.
3. Пришвин  М.М.  Собрание  сочинений:  В  8  т.  М.:  Художественная  литература,  1986.  —  Т.  8.  —  759  с. 
4. Пришвина  В.Д.  Круг  жизни:  Очерки  о  М.М.  Пришвине.  М.:  Художественная  литература,  1981.  —  239  с.
5. Токарева  Г.А.  Миф  и  символ  в  повести  М.  Пришвина  «Жень-шень»  //  Дальний  Восток.  —  1998.  —  №  10.  —  С.  291—298.
6. Токарева  Г.А.  «Целомудренная  проза»  (особенности  символизации  в  прозе  Пришвина)  //  Русская  речь.  —  2000.  —  №  1.  —  С.  105—112.
7. Яблоков  Е.А.  Философско-этические  и  эстетические  взгляды  М.М.  Пришвина  20-х  —  начала  30-х  годов  //  Вестник  Московского  государственного  университета.  —  Сер.  9.  —  Филология.  —  1988.  —  №  6.  —  С.  3—10.
8. Яковлева  Е.С.  Фрагменты  русской  языковой  картины  мира  (модели  пространства,  времени  и  восприятия).  М.:  Гнозис,  1994.  —  344  с.