ГЕНДЕРНАЯ ПЕРФОРМАТИВНОСТЬ И ГЕНДЕРНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ В СРЕДНЕНИЖНЕНЕМЕЦКОМ ЖИВОТНОМ ЭПОСЕ «РЕЙНКЕ ЛИС» (РОСТОК, 1539) КАК ПРИМЕР РЕФЛЕКСИИ НА РАСПРЕДЕЛЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ РОЛЕЙ В ПОЗДНЕСРЕДНЕВЕКОВОЙ ФОРМАЦИИ

Цапаева Сабина Юрьевна

докторант, университет г. Росток, г. Росток

E-mail: 

Сколько ни ругай перевороты, произошедшие за последние десятилетия, нужно признать, что именно эти значительные переходы открыли перед нами новые перспективы и возможности и пути понимания различных аспектов действительности. Один из таких переворотов привёл к переосмыслению категорий перформативности и перформанса — хотя, как это нередко бывает с новыми ведущими культурологическими категориями, не всегда ясно, что именно подразумевают под собой эти термины. В наибольшей степени проблема дефиниции данных понятий затрагивает молодых учёных, перед которыми стоит задача разобраться с широкой палитрой существующих потенциальных значений, прежде чем они займут своё место в теоретико-методологической базе научных изысканий.

Если принять перформатив за «правдоподобное» выражение культурных реализаций или вслед за Эрикой Фишер-Лихте определить его как «Cultureasperformance» [ср. Fischer-Lichte2009], то возникнет опасность оценить всякий элемент исследуемой системы как перформативный. В таком случае перестаёт быть понятным, на какой материальной базе должны быть рассмотрены перформативность и перформанс. В исторической науке перформатив зачастую пытаются обнаружить, собственно, в произошедших событиях и действиях, не акцентируя особого внимания на исходную форму, будь то ритуалы или символичные ситуации политической коммуникации. При этом зачастую выпадает из поля зрения, что наши знания о событиях и действиях, как правило, мы получаем опосредованно через текст. Если же тексты и упоминаются, то они рассматриваются исключительно в качестве исторических источников, то есть не происходит осознания особенностей текстовых жанров, как и социокультурного и исторического контекста их возникновения, развития, распространения и использования в свете widereading. Отдельные же филологические дисциплины работают текстуально-центрированно. Здесь перформанс интерпретируется в непосредственной связи с ситуационным и функциональным использованием текстов, другими словами, с их презентацией, возможным восприятием реципиентом и последующей традацией, причём обыкновенно за основу берутся тексты художественной литературы. Такие более герменевтически ориентированные дисциплины как практическая теология и музыкология в классическом случае понимают под перформансом своего рода постановку или инсценировку, как правило, забывая принять во внимание результаты исследований историко-критически и филологически направленных дисциплин, касающихся исходных текстов, являющихся отправными точками для этих самых представлений. Впрочем, разделы гуманитарной науки, работающие в герменевтическом ключе, не ограничиваются анализом исторических театральных, музыкальных и т. п. реализаций текстов и привлекают для исследования современные и пользующиеся популярностью постановки. Данный аспект, в свою очередь, нередко остаётся нетронутым другими дисциплинами.

В связи с выше сказанным хочется предложить попытку синтетического анализа гендерной идентификации в контексте распределения социальных ролей в Позднем Средневековье, совмещая исторический и филологический опыт исследований. Анализу подвергнется положение женщины XVIвека в Северной Германии, каким оно представлено в средненижненемецком животном эпосе «Рейнке лис» (Росток, 1539). Данная междисциплинарная работа будет выполнена в духе медиевистики с позиции различных перформативных концепций с целью доказать историческую обоснованность гендерной перформативности на примере художественного текста.

Очевидно, необходимо сделать несколько априорных замечаний относительно правомочности выбора исследуемого источника. Несмотря на то, что «Рейнке лис» [3], в первую очередь, является примером художественного текста, он может служить основанием и исторического анализа в том числе. Для дидактически ориентированной литературы Средних веков, примером которой, без сомнения, является рассматриваемый источник 1539-го года, характерна выраженная назидательная направленность. Реципиенту предлагается своего рода «зеркало», в котором каждый должен увидеть себя и сделать соответствующие выводы относительно своего поведения. Поучение читателя происходит на нескольких уровнях (обратимся непосредственно к критике женского пола, помня о том, что структура произведения отражает и другие аспекты человеческого существования). С одной стороны, в самом тексте женщина тематизируется как существо греховное, слабое, совращающее с пути истинного, что ничуть не противоречит религиозным и общественным мировоззрениям того времени, с другой стороны, на метауровне мы находим подтверждение словам рассказчика в виде цитат античных ораторов или отдельных выкладок из Библии. Однако не хочется забегать вперёд и здесь перечислять все особенности характера и природы женщины. Стоит лишь отметить, что постраничные комментарии на полях и поглавные глоссы эпоса призваны завизировать обоснованность выдвинутых претензий как к женскому полу в частности, так и к человеку, представителю своего сословия, и общественному строю и социальному порядку в общем. Руководствуясь принципом «docereetdelectare» (досл.: учить и развлекать), автор переносит знакомую читателю реальность на вымышленную почву, причём операция метафорической аналогизации — протагонисты наделены клишированными и стереотипными антропоморфными признаками — наиболее эффективно приводит в действие механизмы когниции и перцепции, которые в свою очередь запускают процесс самосознания, ведущего к исправлению недостатков личности. Другими словами, автор работает с историческим материалом на синхронном для читателя уровне для достижения максимального охвата аудитории, ссылаясь при этом на опыт прошлых столетий (уровень диахронии). Существующий общественный порядок отражается без прикрас, за счёт чего мы получаем возможность работать с относительно объективным отражением средневековой действительности. Следуя такому пониманию рассматриваемого эпоса — в качестве относительно достоверного исторического источника —, хочется перейти непосредственно к рассмотрению социального распределения ролей и положения женщины в средневековом обществе.

Феодальная иерархия в Германии первой половины XVI-го века представлена тремя сословиями: духовенство, дворянство, крестьянство [5, с. 1—18, 19—52]. Дополнительно можно отметить роль купечества и ростовщичества [4, с. 166—197]. В исследуемом животном эпосе автор выстраивает модель позднесредневекового общества, в которой находят своё отражение как привилегированные сословия церковнослужителей, низшего дворянства и высшей знати, так и торговое и третье сословия. Распределение животных по социальной лестнице в зависимости от их природных особенностей сопровождается подробным комментарием общественного строя и функций того или иного сословия [3, л. (=лист) III об. (=обратная сторона) — л. VII лиц. (=лицевая сторона)]. Как и в средневековом обществе, в тексте жёны принадлежат к тому же сословию, что и их мужья. Здесь хочется отметить, что исключительно все обозначенные в рассматриваемом источнике женские фигуры — представительницы животного мира — являются замужними (исключение: безымянные наложницы и любовницы при папском престоле). Высшее дворянство в эпосе представлено львицей и придворной обезьяной, среднее и низшее — волчицей и лисицей, третье сословие — курицей, уткой, гусыней и козой (не совсем прослеживается сословная принадлежность вороны, впрочем, она фигурирует в тексте, так же как и курица, postmortem). Центральной для построения событийной цепочки при этом нельзя назвать ни одну из женских фигур, что служит подтверждением принципа полного смиренного подчинения женщины мужчине в рассматриваемой временной формации. Женщина позиционируется как существо второго класса, неполноценное и годное лишь для выполнения простых стереотипных функций: деторождения, воспитания потомства, приготовления и раздачи пищи, служения достоинству мужа. Несомненно, функции женщины более привилегированного сословия формально несколько сглажены, однако, полоролевые стереотипы действуют на всех уровнях социума без исключения.

Такое дискриминированное положение женщины в моральном и социальном плане объясняется, в частности, как ни странно (несмотря на то, что церковь призвана нести утешение верующим), не перестающей быть актуальной христианской пропагандой о том, что женщина, на которой лежит вина за первородный грех, греховна по природе своей и является недочеловеком. О каком осознанном становлении гендерной личности может идти речь, когда общество, слепо и категорично следуя посланиям апостола Павла, самостоятельной личности в женщине не видело. Тем не менее, значительная реабилитация женщины по сравнению с Ранним Средневековьем не может быть оставлена без внимания. Поясним данную мелиорацию на трёх конкретных примерах из текста.

Волчица (WulffynneFrouweGyremoth) характеризуется в тексте, с одной стороны, как недалёкая и жадная представительница дворянства, готовая за лишнюю рыбу и на замёрзшем озере с хвостом в проруби просидеть [л. CCXXV лиц.], и в колодец прыгнуть [л. CCXXVIII об.], с другой стороны, как неверная жена (впрочем, не до конца очевидно, было ли прелюбодеяние с лисом добровольным или насильственным) [3, л. XII об., CCXXV лиц.]. В большинстве случаев поведение Гиремут соответствует её социальной роли: интересы волчицы в суде представляет волк (WulffJsegrym), ведь участие в средневековом судебном процессе было исключительно мужским доменом. Не стоит забывать о том, что институт опеки и попечительства (Vormundschaft) возник ещё в Древнем Риме и успешно продолжает своё существование в претерпевшей ряд изменений форме вплоть до сегодняшнего дня. Так, в XVI-м веке свободных незамужних девушек представляли отцы, крёстные или другие родственники мужского пола, интересы вдов их сыновья или братья мужа и т. д. Женщина не привлекалась для дачи показаний в суде как свидетель, так как, следуя натурфилософским воззрениям того времени, считалось, что она не может мыслить и действовать логически. Однако, после неудачных попыток мужа в тексте эпоса волчица приступает к самостоятельному обвинению Рейнке лиса (Voß Reynke) при дворе. Впрочем, её усилия в данном направлении [3, л. CCXXVIIIлиц. — CCXXIX лиц.] не увенчиваются успехом, что в очередной раз подтверждает позицию натурфилософии о превосходстве мужчины как в моральном, так и в интеллектуальном плане.

Действия львицы подвергаются жёсткой критике как напрямую со стороны влиятельного мужа [3, л. CXXXV лиц.], так и со стороны протестантски настроенного глоссатора [3, л. CXXXV лиц. — CXXXVI лиц.]. Королева-львица становится активным участником судебного процесса только один раз (в остальных случаях она лишь молча присутствует в качестве жены короля). Лев (LouweNobel) при очередном принятии решения относительно судьбы Рейнке прислушивается к мнению жены, советующей ему допросить лиса, прежде чем выносить окончательный вердикт о казни [3, л. CXV об.]. Разгневанный король прислушивается к совету жены, что впоследствии оборачивается многочисленными трагедиями, смертями и обманами. Несмотря на то, что львица руководствовалась благими намерениями, принципом audialterampartem [3, л. CXXXVI об.] и радела за судьбу королевства и безопасность мужа, её инициатива не приветствуется. Рассказчик цитирует «Memorialderdoget» и вкратце излагает философскую позицию Фомы Аквинского о том, что женщины по природе своей создания слабые, никчёмные, неполноценные и непостоянные, в связи с чем к их словам нужно относиться с большой осторожностью, даже если эти слова идут от сердца, ведь женщина обделена правдивым разумом. Становится очевидным, что женщина, пусть и королева, понимается лишь как дополнение к мужу, причём не всегда как положительное. Ей в лучшем случае уготована безмолвная роль второго плана вне зависимости от её сословной принадлежности. Таким образом, даже если средневековая женщина решается на открытое выражение своего мнения, то необязательно её слова будут восприняты всерьёз и взяты на веру, как это показывает ситуация с львицей. При каждой новой попытке вмешательства в ход допроса или назначения наказания на стремящуюся к справедливости королеву обрушивается поток упрёков, заканчивающийся игнорированием её высказываний. Более того, в опалу попадают те члены совета, которые принимают сторону львицы [3, л. CXXXVII лиц.]. Так рассказчик в очередной раз даёт читателю понять, что от женщины исходит только вред и угроза.

Среди триады привилегированных дам в исследуемом источнике качественно выделяется придворная обезьяна (ApynneFrouweRukenouwe), отличающаяся от всех женских фигур острым умом, проницательностью и особой политической влиятельностью. Обезьяна относится к приближённым короля и королевы, поэтому в момент, когда жизнь Рейнке висит на волоске, она вмешивается и ходатайствует о помиловании своего родственника, меняя тем самым ход событий. Прошение обезьяны не голословно, оно действительно основано на положительном примере служения лиса королю [3, л. CLXXXлиц. — CLXXXIлиц., CLXXXIIоб. — CLXXXVIIлиц.]. Однако, следует обратить внимание на тот факт, что обезьяна в своих суждениях необъективна, к тому же она умело пользуется своим прерогативным положением при дворе и выставляет преступника Рейнке в наиболее выгодном свете. Кроме того, она изображается как искусная и злокозненная особа, знающая многочисленные лазейки и сведущая в запрещённых тактиках ведения боя [3, л. CCXLI об. — CCXLIII лиц.]. Обманным путём обезьяна помогает Рейнке победить волка в решающем поединке, после чего антигерой попадает «из грязи в князи» и назначается канцлером [3, л. CCLX об.]. Из всех женских фигур обезьяна, несомненно, является наиболее влиятельной. Её роль сложно переоценить. И если для большинства средневековых женщин общественная, как, впрочем, и экономическая, деятельность оставалась недозволенной [6, с. 89—116], то обезьяна являет собой исключительный пример успешной общественно-политической активности, если не сказать карьеры. Бесспорно, как рассказчик, так и глоссатор крайне негативно оценивают такое самоуверенное поведение, лишний раз подчёркивая непреложную для эпохи Позднего Средневековья истину: от женщины — вольно или невольно — исходит зло. При всей нелестной оценке такого действия для нас с исторической точки зрения важна сама возможность восхождения женщины по социальной лестнице [6] фактически до уровня мужчины.

На основе вышесказанного легко могло сложиться одностороннее впечатление, что в рассматриваемом животном эпосе женщина изображена сугубо негативно. Хочется опровергнуть такое видение и в заключении привести пример правильного поведения средневековой женщины. Праведной показана, как ни странно, лисица (VoßynneFrouweArmelyne). Именно жена главного героя, точнее, антигероя, обладает теми характеристиками, которыми с позиции Средневековья должна отличаться замужняя женщина [2]. В первую очередь и прежде всего, волчица является домохозяйкой, хранительницей домашнего очага и матерью детей. На ней лежит обязанность воспитывать волчат, готовить пищу мужу и держать хозяйство в соответствующем порядке. Не менее важно, что Рейнке воспринимает жену как опору. Несмотря на то, что он не посвящает её во все свои дела, он, в частности, доверяет ей детей на время своего отсутствия. Впрочем, и в эту бочку мёда следует добавить ложку дёгтя. Определённо, Рейнке не доверяет жене своих секретов, даже если они непосредственно касаются её судьбы и судьбы детей, потому что в Позднем Средневековье женщина считалась болтливой и апропо лишённой мужского благоразумия. Поэтому мы находим доказательство гендерной асимметрии в разделении труда, основанной на средневековых представлениях о природе человека. Слабой и боязливой женщине, рожденной более мягкой, чем стойкий мужчина, доверялось заботиться о семье внутри семьи, пока сильный мужчина, обладающий душой возвышенной, защищал интересы семьи вне дома. Таким образом, женщина была полностью изолирована от публичной сферы жизни и вытеснена в приватную, что в данном конкретном случае рассматривается как пример христианской добродетели и правильного поведения женщины, сообразного её природе и предназначению. Благочестиво Гиремут ждёт своего супруга, что в лишний раз доказывает скромное предположение, что женщина не только порочное создание. Кроме того, она благоразумно управляет домом и являет собой пример достойных уважения умеренности и воздержанности. Она скромно подаёт еду на стол вернувшемуся мужу, детям и гостям, оставаясь при этом, судя по всему, голодной. Мы видим, что статус жены завидным не был, однако, можем узреть между строк положительную оценку её добродетелей.

Подводя черту под изложенным выше, хочется подытожить, что на базе дидактического эпоса складывается далеко не лестный образ средневековой женщины. Отчётливо прослеживаются женоненавистнические нотки как в основном, так и в маргинальном тексте комментариев. Женщина клеймится как недостойное создание, склонное к прелюбодеянию и другим преступным порокам, что корреспондирует с гуманистической идеологией того времени. Казалось бы, именно в период Позднего Средневековья, когда человеческое существо попадает в фокус клерикальных и научных изысканий, взгляд на женщину должен быть пересмотрен, однако, этого не происходит. Женщина должна мириться со своим, в лучшем случае, второстепенным положением и не пытаться прыгнуть выше головы, выходя за рамки социально дозволенного, пробовать себя на поприще государственного управления и пр. Все подобные попытки самостоятельности должны пресекаться, ведь, как известно из назидательных учений из произведений отцов церкви, которые охотно заимствуются и цитируются в источнике, женщина лишь сбивает мужчину с пути истинного, ввергая социум в пучину неразберихи и страданий. Всё это находит непосредственное отражение в рассматриваемом источнике, а значит, активно традируется с целью дальнейшей дискриминации и притеснения женщины. Другими словами, в эпоху Позднего Средневековья второй пол продолжает консервироваться под давлением церкви и авторитетом великих умов. Несмотря на частично развлекательный тон «Рейнке лиса», характерный для сатирическо-обличительного жанра, серьёзная и даже кризисная проблема гипоидентификации женщины не теряет своей актуальности.

Список литературы:

1. Fischer-Lichte E. Culture as Performance // Modern Austrian Literature, Special Issue “Performance”, vol. 42, № 3, 2009, p. 1—10.
2. Goetz H.-W., Baltrusch-Schneider D.B. Weibliche Lebensgestaltung im frühen Mittelalter. — Köln: Böhlau, 1991. — 186 S.
3. Reynke Vosz de olde, nyge gedrucket, mit sidlikem vorstande vnd schonen figuren, erluchtet vnd vorbetert — Rostock: L. Dietz, 1539. — CCLXXII Bl.
4. Schmidt P., Carl H. Stadtgemeinde und Ständegesellschaft: Formen der Integration und Distinktion in der frühneuzeitlichen Stadt (Geschichte: Forschung und Wissenschaft). — Berlin: LIT, 2007. — 260 S.
5. Schulze W. Ständische Gesellschaft und soziale Mobilität. — München: Oldenbourg, 1988. — 416 S.
6. Vogel B., Weckel U. Frauen in der Ständegesellschaft: Leben und Arbeiten in der Stadt vom späten Mittelalter bis zur Neuzeit (Beiträge zur deutschen und europäischen Geschichte 4). — Hamburg: Krämer, 1991. — 309 S.