ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ИСТОКИ СОЛЯРНОГО И ЛУНАРНОГО КУЛЬТА В ФОРМИРОВАНИИ КИТАЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

ETHNOGRAPHIC ORIGINS OF SOLAR AND LUNAR CULT IN THE FORMATION OF CHINESE CIVILIZATION

Luiza Isaeva

master’s student, Department of Sinology and Asian-Pacific Studies, Kazan (Volga Region) Federal University,

Russia, Kazan

Alfiya Alikberova

scientific supervisor, candidate of Sciences in History, associate professor, Kazan (Volga Region) Federal University,

Russia, Kazan

АННОТАЦИЯ

Статья посвящена анализу этнографических истоков солярного и лунарного культов в контексте формирования китайской цивилизации. Особое внимание уделяется сравнительному рассмотрению культовых практик восточных Инь и западных Чжоу, а также их влиянию на развитие космологической модели инь–ян. Важным аспектом исследования выступает анализ семантических изменений в обозначении небесных светил и соответствующие трансформации в их культурном осмыслении в рамках древнекитайского мировоззрения. Полученные результаты свидетельствуют, что подобный синтез солярных и лунарных культов существенным образом способствовал формированию целостной и устойчивой системы китайской картины мира.

ABSTRACT

The article is devoted to the analysis of the ethnographic sources of solar and lunar cults in the context of the formation of Chinese civilization. Particular attention is paid to the comparative examination of the cult practices of the Eastern Yin and Western Zhou, as well as their influence on the development of the cosmological model of yin-yang. An important aspect of the study is the analysis of semantic changes in the designation of celestial bodies and the corresponding transformations in their cultural understanding within the framework of the ancient Chinese worldview. The results obtained indicate that such a synthesis of solar and lunar cults significantly contributed to the formation of a holistic and stable system of the Chinese picture of the world.

Ключевые слова: солярный культ, лунарный культ, китайская цивилизация, этнография, небесные светила, лингвокультурология.

Keywords: solar cult, lunar cult, Chinese civilization, ethnography, celestial bodies, linguacultural studies.

Солнце и Луна издавна занимали особое место в мировоззрении многих древних культур, выступая не только как объекты наблюдения за движением небесных тел, но и как мощные символы, формирующие религиозные верования, философские концепции и социальные институты. В китайской традиции данная символика получила особое звучание, став фундаментом для концепции инь-ян, основой лунно-солнечного календаря и элементом государственной идеологии. При этом истоки этих воззрений восходят к глубокой древности, к периоду становления китайской цивилизации, когда уже на заре её развития прослеживалось разделение между группами, связанными с солнечным и лунным культами. Динамика взаимодействия этих двух сакральных традиций, их последовательная интеграция и синкретизация сыграли ключевую роль в формировании целостной культурной парадигмы Китая.

Археологические находки, письменные источники и мифологические тексты свидетельствуют о том, что поклонение Солнцу и Луне было не просто элементом верования, а важной частью социальной структуры и государственной организации. Однако характер этих культов различался между группами, из которых формировалась будущая китайская цивилизация. В основе формирования культуры Поднебесной лежит взаимодействие двух крупных этнографических групп – восточных Инь и западных Чжоу, каждая из которых развивала собственную систему светового культа. Тесная связь иньской культуры с кочевой жизнью послужила фундаментом зарождения среди них традиций почитания Солнца, в сущности отражавших зависимость племен от благоприятных условий для передвижения и выпаса скота и ориентацию на движение небесных тел. Богами Солнца у них считались Тай-хао и Шао-хао – наличие иероглифа «日» в данных именах указывает на прямую связь с солнечным началом [1, c. 2].

В противовес солярному культу Инь, культура Чжоу развивалась под знаком Луны глубоко связанный с земледельческими традициями и необходимостью следить за фазами ночного светила для определения времени посева и сбора урожая. Тотемами чжоусцев выступали черепаха и жаба — символы цикличности, возрождения и внутренней силы. Эти образы также встречались в даосских текстах и буддийских легендах, что говорит о дальнейшем распространении идей лунарного символизма. Наконец, учёный Дин Шань отмечал, что иероглиф «Цзи» (姬, родовая фамилия Чжоу) в надписях на бронзе иногда включает знак "луна" (月), что указывает на связь с "матерью-луной" (月母) – богиней Цзян Юань (姜嫄), матерью Хоу Цзи [2, c. 325].

Археологические находки из Аньяна подтверждают существование деления солярных и лунарных культов уже в эпоху Шан. На раскопках были найдены жертвенные площадки, строго ориентированные по сторонам света. Подтверждение этому присутствует в «Книге обрядов»: «Солнце заведено почитать на востоке, луну – на западе, чтобы разграничить внешнее и внутреннее, установить их правильные места» [3, c. 138-139]. Это пространственное разделение отражало не только высокую степень регламентации ритуальной практики и астрономические представления, но и глубокую философскую концепцию космического устройства.

Жертвенные практики позволяют понять, насколько строго эти культуры подходили к символике. Почитание Солнца, как правило, ассоциировалось в основном с насыщенными, теплыми цветами. Для Луны же применялись белые и серебристые материалы, ассоциирующиеся с холодом, умиротворением и памятью. В связи с этим, четким было разграничение и в плане использовавшихся материалов: солнечные культы отдавали предпочтение красной яшме как воплощению ян и жизненной энергии, тогда как лунные обряды использовали белый нефрит – камень, воплощавший иньские качества чистоты и вечности.

Важную роль играли и животные, выбранные в качестве жертвенных даров. При ритуалах, посвящённых Солнцу, предпочтение отдавалось петухам и быкам – представителям мужского начала и силы. Алтари, предназначенные для этих обрядов, часто имели круглую форму, напоминающую сам диск Солнца. В случае с Луной использовались белые зайцы – символы мягкости и внутреннего мира. Квадратные алтари, применяемые в таких ритуалах, также подчёркивали стабильность и завершённость, свойственные лунному циклу.

Особое значение придавалось времени проведения обрядов. Поклонение Солнцу происходило весной, во время равноденствия, что символизировало пробуждение природы и начало нового жизненного цикла. Напротив, жертвы Луне приносил осенью, когда природа начинала замирать, и внимание людей обращалось внутрь, к размышлению и самоанализу. Таким образом, сезонные ритуалы становились не просто формальными действиями, но и частью более широкой системы мировосприятия, где каждый элемент – от формы алтаря до цвета камня – нес глубокий смысл.

Интерес представляет и то, что лунные традиции чаще несли более личностный характер. На контрасте с солярными обрядами, что в основном были направлены на утверждение государственной власти, эти практиковались и в частной сфере – в области семейных ритуалов, на поэтических собраниях или в медитативных практиках. Это создало предпосылки для того, чтобы Луна стала символом внутренней жизни, одиночества и тоски, что в дальнейшем получило развитие в китайской литературе.

С течением времени, по мере усиления политического единства и культурного обмена, произошло постепенное сближение и взаимопроникновение солярного и лунарного культов. Это отразилось и в философских учениях, где Солнце и Луна стали рассматриваться как два взаимодополняющих начала – ян и инь. Так, в «Книге перемен» говорится: «Из всех светил, озаряющих мироздание, нет выше Солнца и Луны» [7, c. 83]. Впоследствии подобный подход нашёл своё отражение не только в философии, но и в литературе, искусстве, государственной символике и повседневной жизни.

Конфуцианское учение со временем развило идеи политической интерпретации космического дуализма: Солнце сохранило свою роль как символа власти (неслучайно в прошлом именно ритуалы, связанные с солнечным культом, выполняли функцию политической легитимации), тогда как культурной коннотации Луны добавилась аллегория на чиновников и народ. В «Юйпянь» говорится: «Солнечная суть – воплощение власти правителя» [4, c. 455]. Это подчёркивало иерархическое устройство государства, где каждый уровень общества имел свою космическую параллель. Аналогично в «Шовэнь цзецзы» подчёркивалось, что «日» –  это полнота и совершенство, а «月» – противоположная ему ущербность и изменчивость [5, c. 34-35]. Эти определения не только сохраняли культовые корни, но и давали основу для дальнейшей философской интерпретации.

Изменения в восприятии светил нашли своё отражение и в языке. В период династий Тан и Сун произошла заметная трансформация терминологии, связанная с упрощением и популяризацией слов, имеющих более эмоциональную окраску. Слово «月亮» постепенно вытеснило старое и более формальное «太阴», став общепринятым термином в поэзии, буддийских текстах и народной традиции.

Аналогично, слово «太阳» стало доминировать в официальных документах и научных работах, постепенно вытесняя архаичное «日». Этот процесс был вызван не только потребностями стандартизации языка, но и изменениями в культурном восприятии светил. Если ранее Солнце было символом космического порядка и божественной власти, то теперь оно стало объектом научного анализа и астрономического наблюдения.

Однако, несмотря на рационализацию языка, поэтическая и мифологическая традиция не исчезла полностью. Она лишь видоизменилась, адаптировавшись к новым формам выражения. Современные словари, такие как «汉语大词典», продолжают включать мифологические комментарии: «В солнце живет золотой ворон, в луне – священная жаба Луна же – из семи сокровищ сплетена» [6, c. 201]. Эти строки, пусть и в упрощённой форме, всё ещё сохраняют связь с древними представлениями, подчеркивая живучесть мифологических архетипов, которые, меняясь с течением времени, всё же остаются частью китайской культуры.

Процесс формирования китайской цивилизации был тесно связан с синтезом различных культурных традиций. Солярный культ, зародившийся среди восточных Инь, и лунарный культ, развивавшийся у западных Чжоу, постепенно слились в единую систему, ставшую основой китайского мировоззрения. Их дуализм, первоначально воспринимавшийся как антагонистический, впоследствии получил философское осмысление в виде концепции инь–ян, где противоположности не отрицают, а дополняют друг друга.

Этнографические различия между этническими группами оказали долгосрочное влияние на язык, мифологию, ритуальную практику и государственную символику. Именно через синтез этих традиций китайская цивилизация смогла создать уникальную картину мира, где Солнце и Луна не просто светила, но и символы космического порядка, человеческих отношений и внутреннего равновесия. Изучение этих культов открывает широкие возможности для дальнейших исследований в области истории религий, лингвокультурологии, литературоведения и археологии. Они представляют собой не просто отдельные элементы прошлого, но и живые коды, продолжающие влиять на современное восприятие космоса, времени и человека в рамках китайской культуры.

Список литературы:

1. Гун Вэйин (龚维英). Чжунхуа «жи юэ вэньхуа» юаньлю таньсо (Исследование истоков китайской «культуры солнца и луны»; 中华«日月文化»源流探索) // Гуйчжоу шэхуэй кэсюэ (Гуйчжоу, изд. Социальные науки; 贵州社会科学). – 1988. – 5 с.
2. Дин Шань (丁山). Чжунго гудай цзунцзяо юй шэньхуа као (Исследование древней китайской религии и мифологии; 中国古代宗教与神话考) // Шанхай шудянь чубань шэ (Изд. Книжный дом Шанхая; 上海书店出版社) – 2011. – 622 c.
3. «Ли Цзы» («Книга обрядов»; «礼记») / Составитель Конфуций и его ученики. – Бэйцзин: чжунхуа шуцзюй (Пекин: Книжная компания Чжунхуа; 北京: 中华书局). – 2006. – 645 с.
4. Сюй Сюань (徐鉉). Юйпянь цзяочжу (Аннотации к Юйпянь; 玉篇校注) // Бэйцзин: чжунхуа шуцзюй (Пекин: Книжная компания Чжунхуа; 北京: 中华书局). – 1986. – 928 с.
5. Сюй Шэнь (許慎). Шовэнь Цзецзы (Объяснение простых и анализ сложных знаков; 說文解字) // Бэйцзин: чжунхуа шуцзюй (Пекин: Книжная компания Чжунхуа; 北京: 中华书局). – 1963. – 424 с.
6. Ханьюй да цыдянь (Большой китайский словарь; 汉语大词典) // Шанхай: шанхай цышу чубаньшэ (Издательство Шанхайского словаря; 上海 : 上海辞书出版社). – 1986–1994. – Т.4. – 1840 с.
7. «Чжоу и. Си цы шан» («“Прикреплённых словах” к “Чжоуским переменам”», «周易·系辞上») // Бэйцзин: Чжунхуа шуцзюй (Пекин: Книжная компания Чжунхуа; 北京: 中华书局). – 2009. – №33(8). – 403 с.