ПОНЯТИЕ «ОТЕЧЕСТВО» В ЭПОХУ ДЕКАБРИСТОВ

Травникова Елизавета Григорьевна

аспирант, Академия переподготовки работников искусства,

культуры и туризма, г. Москва

E-mail: grass31@mail.ru

В культуре каждого общества существуют свои краеугольные понятия, по которым создаётся собственный портрет общества, к таким понятиям относится и Отечество. Смысловое наполнение этого феномена происходило на протяжении нескольких веков, от момента его формирования в русском языке до к. XIX в. Сегодня мы пользуемся тем смыслом, который был вложен в это понятие в позапрошлом веке, лёгкие коррективы в него вносит лишь время.  И. Н. Данилевский писал: «Окончательное представление об Отечестве закрепится в годы Смуты, когда исчезнет не только Золотая Орда, но и большинство её «осколков», а русские земли объединятся в Российское государство. Слово же Родина (в значении «родная страна») первым начнёт употреблять Г. Р. Державин лишь в конце XVIII столетия» [2, с. 203].

Наиболее яркое проявление феномена Отечество происходит в те исторические моменты, когда народу угрожает полное исчезновение национально-политической самостоятельности. За период XVII — первой третиXIX вв. таких исторических моментов было предостаточно. Отечественная война 1812 г. сыграла важную роль в формировании понятия, наполнении его безусловным возвышенным смыслом и религиозной окраской. События войны с Наполеоном явили единение не только дворянского общества, но и прочих слоёв русского государства. Священная, возвышенная трактовка Отечества, находящегося под покровительством и защитой Бога, и постоянное упование на него, в воспоминаниях и письмах того времени  неразрывно связана с правящим императором и его фамилией. В первом десятилетии XIX в. власть Александра оценивалась не просто высоко, но как благо, именно поэтому само существования без императорской власти не рассматривалось. Более того, его восшествие на престол в обществе было встречено ликованием и надеждами на новые либеральные реформы, которые смыли бы собой негативные воспоминания о коротком правлении Павла I. С. П. Трубецкой писал: «Россия гордилась им и ожидала от него новой для себя судьбы» [6, с. 26].

Послевоенные ожидания, нашли своё воплощение в желании соучастия наилучшему устройству Отечества. «Некоторые молодые люди, бывшие за отечество и царя своего на поле чести, хотели быть верной дружиной вождя своего и на поприще мира» [6, с. 27]. Те перемены, которые планировались внутри дворянских тайных обществ во многом шли в разрез с послевоенными настроениями императора. Победоносное шествие русских войск по Европе, первоначальное радушие, которое им оказывалось, увлекли Александра I идеей собственного величия и, по сути, лишили Отечество императора. События же Отечественной войны 1812 г. и заграничные походы подготовили и почву для изменения сознания дворянского общества. Ю. М. Лотман писал: «Война 1812 года дала целому поколению русской дворянской молодёжи тот жизненный опыт, который привёл мечтательных патриотов начала XIX века на Сенатскую площадь» [3, с. 314]. 

А ведь стремление молодых дворян было всего лишь реакций на более ранние декламации императора, чьё имя было таким же штандартом, который несли русские войска на полях Отечественной войны, наряду с именами Бога и Отечества. Так, в манифесте от 30 августа 1814 г. император декламировал свои намерения по завершении дел в Европе заняться внутренним устройством Отечества: «ныне хотя постановление и устранение дел в Европе для общего для всех народов успокоения и требует отбытия Нашего из России, но сие отбытие, уповаем на милость Божескую, будет уже не долговременное, и с полным окончанием внешних дел, возвратит Нас к беспрепятственному попечению о внутреннем Государства Нашего благе» [4, с. 906]. Те смелые проекты, которые разрабатывались правительством, в том числе и по крестьянскому вопросу, не только не осуществились, сами идеи были отвергнуты и признаны антигосударственными для Российской империи. Наступившее разочарование было окончательным, дело не в том, что персона императора оказалась угрозой для Отечества, как это было с Павлом I, а в том, что угрозой благополучия уже рассматривалась сама система самодержавия.

Если восшествие Александра на Российский престол встречено было ликованием и опять же надеждами, которые подавал молодой император, то всё изменилось в конце его царствования: «встреченный на престоле со всеобщим вожделением, с единодушною, искреннею беспримерною радостью, сопровожден во гроб едва ли не всеобщим равнодушием» [8, с. 240].

Собственно ситуация разрыва государственной, вековой традиции понимания Отечества и общественной, дворянской складывалась достаточно длительное время. На протяжении, которого дворянство придерживалось традиционной трактовки Отечества, как квинтэссенции верховной государственной власти, во главе с императором, православной веры и определения собственной исторической принадлежности не только к территории, но и традициям. Благодаря этой квинтэссенции Отечество приобрело сакральный смысл. На протяжении нескольких веков титул государя, как воплощение божественного покровительства Отечеству был неприкосновенен. Даже век дворцовых переворотов не смог этого изменить,  дворянские группировки меняли лишь персоны правителей, но об изменении самой концепции правления и речи не было.

Интересно  смысловое наполнение, которое вкладывали в это понятие участники событий на Сенатской площади. Необходимо сразу оговориться, что именно рассуждений об Отечестве как теоретическом понятии мы не встретим на страницах записок декабристов. Нам досталось лишь редкое употребление этого термина в том или ином контексте.

Воспоминания сосланных декабристов пестрят рассуждениями о судьбе Отечества при Александре Благословенном, о том времени, когда молодое поколение будущих декабристов выучилось достаточно свободно размышлять и выражать свои мысли. После войны с Наполеоном Отечество многими воспринималось как высшая ценность, благо которого следовало ставить выше собственного, так, князь С. П. Трубецкой писал о Союзе Благоденствия: «члены тайного общества Союза Благоденствия решились принести себя в жертву отечеству жизнь, достояние и все преимущества, которыми пользовались, — что имели,  без всякого возмездия» [6, с. 73—74]. Идею жертвенности мы встречаем и у другого участника восстания 14 декабря, у А. М. Муравьёва, который говоря о создании Тайного общества в 1816 г., писал: «… кто обрёк себя в жертву отечеству…» [5, с. 125]. Опять, уже после избавления от внешней угрозы,  Отечество воспринималось как высшая цель, служение которой требовало жертв, жертв подобных тем, что принесли участники войны 1812 г.

Точкой разрыва следует считать речь Александра на открытии первого Польского сейма в Варшаве 15 (27) марта 1818 г., когда  всё то, чего ждали от императора внутри Отечества, вдруг получило государство, ещё недавно угрожавшее ему.  При этом с точки зрения императора, даруя Польскому Царству конституционное правление, он заботился, прежде всего, о благе собственного Отечества, т. е. России, и умножал его славу. Иными словами все смелые проекты, воплощение которых в России откладывалось сначала из-за Отечественной войны, потом из-за долга перед Европой, были применены в Польше и Прибалтийских провинциях. «Ревнуя ко славе моего отечества, я хотел, чтобы оно приобрело ещё новую. И действительно, Россия после бедственной воны, воздав, по правилам христианской нравственности добро за зло, простёрла к вам братские объятия и из всех преимуществ, даруемых ей победою, предпочла единственно честь восстановить храбрый и достойный народ… Таким образом, вы мне подали средство явить моему отечеству то, что уже с давних лет я ему приуготовляю, и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости» [7, с. 86]. В речи императора Отечество заключает в себе политический смысл, оно выступает синонимомгосударства, империи, причём возвышенное наполнение опускается, уступая место политическому.

Критику на эту речь мы встречаем у А. М. Муравьёва, который возмущён тем пренебрежением, которое выказал Александр русскому народу: «Польша получила конституцию, а Россия  награду за свои героические усилия в 1812 году получила — военные поселения!» [5, с. 124].

Часто в письменных свидетельствах той эпохи мы встречаем употребление слова государство или же просто Россия, оба термина употребляются в привычном смысле Отечество, но без высокого пафоса. Так, в «Русской Правде» П. И. Пестеля мы не видим рассуждений об Отечестве, этот документ максимально политизирован и имеет своей целью выражение чёткой политической позиции  о государственном строе, который хотелось бы видеть  в России. Отечество в контексте государство, основой которого являются крестьяне, мы встречаем и у С. П. Трубецкого: «…крестьяне могут вырвать у них себе свободу, и тогда отечество может быть на краю бездны» [6, с. 28]. В этом замечании явно прослеживается осознание того, что народные массы имеют не просто большой потенциал для участия в судьбе империи, а утрата контроля и дальнейшее пренебрежение народом могут привести к катастрофе.

Постепенно, в среде тех тайных обществ, интерес которых лежал в сфере политической жизни (о различных формах «тайных обществ» подробно пишут В. М. Бокова и Т. В. Андреева), формировалась идея не просто о смене персоны императора, а об ограничении власти и даже возможности ликвидации императорской семьи. 

Безусловно, к тому, что произошло на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. привело многое, переплетение и политической ситуации междуцарствия, и политических интересов различных группировок, и преследование личных амбиций. Во многом понятие Отечество послевоенного времени сохраняло своё традиционное смысловое наполнение. Однако с этого времени единая формула Отечества, как квинтэссенции монархической власти, православной церкви и общества, была поколеблена и поставлена под сомнение. Впервые была всерьёз рассмотрена идея Отечества — государства без императорской власти.

Список литературы:

1.        Гордин Я. А. Мятеж реформаторов: Трагедия мятежа: 14 декабря 1825 года. Книга 2. — СПб.: Издательство «Пушкинского фонда», 2006. — 224 с.

2.        Данилевский И. Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII—XIV вв.). Курс лекций. — М.: Аспект Пресс, 2001. — 389 с.

3.        Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начала XIX века). — СПб.: Искусство-СПБ, 2006. — 413 с. 

4.        Манифест О учреждении крестов, для Духовенства, а для воинства, дворянства, купечества медалей и о разных льготах и милостей. от 30 августа 1814 г. // ПСЗ РИ, Собр. I, Т. XXXII, — С. 906—910.

5.        Муравьёв А. М. Мой журнал.// Мемуары декабристов. Северное общество. — М.: МГУ, 1981. — С. 121—147.

6.        Трубецкой С. П. Записки.// Мемуары декабристов. Северное общество. — М.: МГУ, 1981. — С. 26—66.

7.        Шильдер Н. К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование. в 4-х тт. Т. 4 — СПб., 1898. — 651 с.

8.        Штейнгель В. И. Письма В. И. Штейнгеля на имя Николая I. Письмо первое.// Мемуары декабристов. Северное общество. — М.: МГУ, 1981. — С. 239—265.