Социальная характеристика полицейских чиновников Пермской губернии в годы Первой мировой войны

Social characteristics of police officials of Perm province during the First World War

Sergey Ryazanov

the candidate of historical sciences, assistant professor of the department

of library science, record management and information technologies

of Perm State Institute of Culture,

Russia, Perm

АННОТАЦИЯ

В статье на основании анализа формулярных списков полицейских чиновников Пермской губернии, отложившихся в Государственном архиве Пермского края и Государственном архиве Российской Федерации, наносятся первые штрихи к коллективному портрету полицейского периода Первой мировой войны (на примере Пермской губернии). Особое внимание уделяется вопросам сословного происхождения, образования, карьерным успехам, а также корреляции между различными показателями. Делается вывод о том, что социальный облик полицейского чиновника к началу революции несколько эволюционировал.

ABSTRACT

The article based on the analysis of Perm police officials’ formulary lists, deposited in the State Archive of Perm Region and the State archive of the Russian Federation. The author applied the first strokes of the collective portrait of a police officer during the First World War (on the example of Perm province). It made emphasize on estate origin, education, career success, as well as the correlations between the different indicators. The conclusion is that the social characteristics of the police officer to the beginning of the revolution has evolved.

Ключевые слова: полиция; просопографическое исследование; чиновничество; Первая мировая война; Пермская губерния.

Keywords: police; prosopographic study; the bureaucracy; the First World War; Perm Province.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ. Проект «Полиция Пермской губернии в годы Первой мировой войны» № 16-11-59001.

Широко распространенное в советской историографии представление о полицейских конца XIX – начала XX в. как исключительно о коррупционерах, систематически превышающих свои полномочия, находит широкое опровержение в новейшей историографии. Тем не менее, существует опасность впасть в противоположную крайность и излишне «идеализировать» или даже «героизировать» стражей порядка Российской империи. Помимо идеологических и конъюнктурных соображений причина подобной тенденциозности кроется в самом методе анализа, основанном на иллюстративном подходе. Безусловно в полиции Российской империи можно найти и взяточников, и «скулодробителей», и честных тружеников, и людей, отдавших жизнь «за царя и отечество».

Для более взвешенного исследования представляется необходимым обратиться к количественным методам. В качестве инструмента было избрано составление и исследование просопографической базы данных на основе сохранившихся формулярных списков и других документов из личных дел полицейских чиновников Пермской губернии начала XX в. Большинство формулярных списков классных чинов полиции сохранилось в фонде Пермского губернского правления Государственного архива Пермского края (ГАПК. Ф. 36. Оп. 10). Дела о службе всех чиновников Министерства внутренних дел по описи разделены на 2 алфавита. Первый содержит 126 копий формулярных списков служащих, составленных по состоянию на январь–февраль 1914 г. Очевидно, что большинство из полицейских, чьи формулярные списки содержатся в массиве, служили в годы Первой мировой войны. Однако данная категория формуляров, в подавляющем большинстве случаев, содержит сведения о карьере исключительно за предвоенный период. Второй алфавит включает 415 «дел о службе», в которых, помимо формулярных списков, содержится масса иных документов, способных дополнить или подтворить биографические данные. Во втором алфавите помимо чиновников, которые служили во время Первой мировой войны, имеются и те, кто, по тем или иным причинам, оставили гражданскую службу в Пермской губернии в начале XX в., до июля 1914 г.

Не смотря на значительный объем формулярных списков, приходится констатировать, что сохранились сведения далеко не по всем полицейским, служившим в 1914–1917 гг. Причем, по некоторым структурным подразделениям, утрачена большая часть. Например, при сравнении с перечнем полицейских чиновников, служивших на 1 ноября 1916 г. [1, с. 11], выясняется, что в ГАПК имеются формулярные списки 10 из 14 (71 %) полицейских Пермского уезда и только 3 из 36 (8 %) полицейских Пермской городской полиции. Данные о некоторых руководителях полиции могут быть, тем не менее, восстановлены по фонду Департамента полиции в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ. Ф. 102). Например, только там сохранился формулярный список пермского полицмейстера Н.Н. Церешкевича [11].

В настоящее время в просопографическую базу данных занесено 93 личных дела полицейских, служивших в начале XX в.: из них 25 (26,9 %) руководителей полиции и их помощников (14 уездных исправников, 1 горный исправник, 3 полицмейстера, 5 помощников исправника, 2 помощника полицмейстера), 34 (36,6 %) пристава и их помощника, 21 (22,6 %) полицейский и околоточный надзиратель, 13 (13,9 %) служащих канцелярии (секретари, столоначальники, регистраторы, письмоводители). Разумеется, подобные пропорции не отражают действительной структуры полиции, т. к. руководителей было значительно меньше четверти в отношении к остальному классному составу. Кроме того, база не учитывает нижний состав (городовых, стражников, урядников), т. к. чиновниками они не были.

Из всех полицейских, попавших в базу, точная дата оставления службы в Пермской губернии известна лишь у 67, 47 из них оставило ее во время Первой мировой войны. Подавляющее большинство – с 27 марта 1917 г., в связи с выходом Приказа Пермского губернского комиссара от 29 марта 1917 г., основанном на распоряжении Временного правительства о замене полиции милицией [2]. Среди полицейских, оставивших службу в Первую мировую войну, нет столь сильной диспропорции в сторону руководителей, вместе с помощниками они составляют всего 7 человек (14,9 %).

Одним из обязательных пунктов любого формулярного списка было сословное происхождение, тем не менее, у 7 (14,9 %) полицейских оно не указано. Самым многочисленным сословием, из которого происходили полицейские являлись мещане (15 человек, 37,5 %). Почти столько же было крестьян (14, 35 %). Однако, если мы обратимся к структуре населения губернии, то убедимся, что она кардинальным образом отличалась. Крестьяне составляли 95,2 % населения Пермской губернии, а мещане – всего 3,2 %. Даже в городах, где доля мещан была в 10 раз больше (35,7 %), крестьяне оставались самым многочисленным сословием (51,4 %) [4, с. 2]. Вывод очевиден – именно потомственное городское население составляло основную социальную базу полицейских чиновников. Нужно учитывать и относительно привилегированный статус мещанства. Дворянами по своему сословному происхождению было лишь 6 из 40 полицейских (14 %), включая 2 сыновей личных дворян. Мастеровые составляли 7,5 % (3), был также 1 сын купца и 1 – чиновника.

Впрочем, значительно выше была доля дворянства среди руководства полиции. Из 25 всех внесенных в базу данных руководителей полиции и их помощников сословие известно у 19 (76 %). Дворяне и обер-офицерские дети составляли вместе 10 человек (52,6 %), 4 полицейских (21,1 %) происходило из мещан, 3 (15,8 %) – из крестьян, 1 – из духовенства, 1 – из мастеровых.

Можно также отметить некоторую демократизацию полиции Пермской губернии, которая имела место в начале XX в. Так, без учета руководителей, доля происходящих из потомственных и личных дворян в полиции составляла 21,1 % (11 из 57), тогда как во время Первой мировой войны этот показатель среди «исполнительных чинов» и «канцелярских служителей» упал до 11,4 % (4 из 35). Причиной этого был закон 1906 г., уровнявший все сословия в правах на занятие государственных должностей [3, с. 891].

Рассуждая о социальном аспекте полиции Московский губернии С.А. Семин ограничивается исключительно сословным происхождением [8]. Однако, начиная с 1861 г. в стране активизировались модернизационные процессы и все сословия, включая дворянство, к началу XX в. сильно маргинализировались. Так пролетарий, в том числе потомственный, продолжал числится крестьянином, а мещанин, напротив, купив недвижимость в городе, мог продолжать заниматься земледелием. Привилегии дворянства к началу Первой мировой войны были существенно урезаны. В этой ситуации одного сословия явно недостаточно, чтобы в полной мере раскрыть социальный облик полицейского.

В качестве другого показателя для понимания социальной страты, которую занимали чиновники, может быть использовано образование. А.В. Петров в своей диссертации, посвященной полиции Урала и Западной Сибири, отмечает, что уровень образования полицейских был низок независимо от губернии. Окончивших средние учебные заведения было в России менее 1/3 от всех полицейских чиновников, и даже среди начальников и их помощников – менее половины. Большинство окончило низшие учебные заведения или вовсе имело «домашнее воспитание» [5, с. 115]. Другой крупный исследователь уральской полиции Е.П. Сичинский в своей монографии, напротив, дает высокую оценку образовательного уровня руководящего состава полиции. По его данным, из 23 исправников, служивших с 1880-х гг. по 1917 г. в Уфимской и Оренбургской губернии, 6 окончили кадетские корпуса или юнкерские училища, 1 был выпускником престижного Демидовского лицея, 3 обучались в семинарии, остальные – в гимназиях, городских и уездных училищах [9, с. 187].

Учитывая, что уездные, городские и юнкерские училища давали не полное среднее образование, а начальное, то между точками зрения ученых нет фактических противоречий. Это лишь вопрос интерпретации: считать ли шесть классов городского или уездного училища хорошим образованием для полицейского чиновника. Законодательство о гражданской службе Российской империи, которое распространялось, в том числе, на сотрудников общей и горной полиции, отвечало на этот вопрос однозначно положительно. Для получения первого классного чина, дающего право на занятие руководящих должностей необходимо было либо иметь аттестат об окончании полного курса данного заведения, либо сдавать экзамен на знание программы этих учреждений. Таким образом, даже те, кто получал домашнее или низшее начальное образование, в любом случае, должны были овладеть уровнем знаний городского училища, пусть и путем самоподготовки и уже находясь на службе.

Данные об образовании сохранились лучше, чем о сословии. Они прописаны у 46 из 47 полицейских, оставивших службу в годы Первой мировой войны. Самое лучшее образование – это неоконченное среднее, его имели шестеро полицейских (13 %). 4 пытались окончить реальные училища. Пермский уездный исправник, потомственный дворянин, Г.В. Кадомцев – Пермскую мужскую гимназию. Вообще, половина (3) дворян пыталась получить среднее образование, что говорит об относительно высокой степени корреляции между сословием и образованием. Наконец, единственный сын купца на полицейской службе, В.В. Малышкин, сравнительно неплохо учился в Санкт-Петербургском коммерческом училище. Однако, по неизвестным причинам, оставил его между 5 и 6 классами. Городские, уездные и юнкерские училища, которые, как и 4 класса среднего учебного заведения, давали право для поступления на государственную службу, окончило 13 (28,3 %) полицейских. Еще один, пристав С.И. Алексеев, учился в Чердынском четырехклассном городском училище, но не сумел его закончить. Большинство полицейских чиновников (15, 32,6 %) имело за плечами только начальное образование. А, происходящий из крестьян П.И. Плешков даже из подобного заведения по каким-то причинам вышел, не окончив курса. Наконец, 10 полицейских (21,7 %) и вовсе нигде не учились, ограничившись «домашним воспитанием».

Среди 7 руководителей образовательная структура несколько отличалась: 2 (28,6 %) имели неоконченное среднее, 2 (28,6 %) – высшее начальное, 2 (28,6 %) – начальное и только 1 – домашнее. При рассмотрении всех руководителей начала XX века, можно отметить, что ситуация с образованием была значительно лучше. Так из 22 руководителей 1 (4,5 %) имел высшее образование, 2 (9,2 %) – полное среднее, 3 (13,6 %) – неоконченное среднее, 10 (45,5 %) – высшее начальное, 3 (13,6 %) – начальное, 3 (13,6 %) – домашнее. Тем не менее, снижение образовательного уровня чиновников не стоит считать исключительно последствием демократизации государственной службы. Это, во многом связано, с падением реального дохода полицейских, особенно в условиях инфляции в годы Первой мировой войны, а также престижа полицейских должностей. При этом образовательный уровень среди «неруководителей», согласно базе, существенно не изменился. Число, окончивших учебные заведения, дающие право на первый классный чин без экзамена, осталось на уровне чуть более 40 %.

По архивным данным мы также имеем сведения о вероисповедании всех 47 полицейских: 44 (93,6 %) православных, 2 лютеранина, 1 католик. Обращает на себя внимание, что, не смотря на значительное число мусульманского населения в губернии, ни одного представителя этой конфессии на классных должностях ни во время Первой мировой войны, ни до нее – не обнаружено.

Семейное положение известно у 45 полицейских. Подавляющее большинство (40, 88,9 %) было женато, причем один – вторично. В среднем на каждого женатого полицейского приходилось 1,3 ребенка. 19 женатых полицейских были бездетны. Однако нужно иметь ввиду, что в дела о службе, в отличие от пенсионных, сведения о детях вносились достаточно халатно. Вполне вероятно, в действительности, детей у полицейских был больше. Наибольшее число детей – 6 имел пристав 3 стана Екатеринбургского уезда И.С. Шульгин.

Большинство полицейских начало свою карьеру в Пермской губернии. Только 9 (19,1 %) – за ее пределами: в Вятской, Минской, Псковской, Санкт-Петербургской, Самарской, Семипалатинской и Сувалкской губерниях. При этом корреляция этого показателя с категорией руководящего состава полиции достаточно высока. Большинство из них (5, 71,4 %) начали государственную службу за пределами Урала. Перевес в сторону приезжих сохраняется и при анализе сведений о всех 25 руководителях полиции Пермской губернии начала XX в. 15 из 25 (60 %) начали службу до прибытия в Пермь. Подобная ситуация, вообще, была характерна для Урала. Так Е.П. Сичинский отмечает, что среди 26 южно-уральских руководителей полиции конца XIX – начала XX в. 75 % составили выходцы из других губерний [9, с. 188].

Показателем эффективности работы полицейского помимо карьерных успехов могут служить благодарности губернатора, а также благодарности и премии министра внутренних дел. К сожалению, судя по прошению верхотурскому уездному комиссару от бывшего пристава Богославского горного округа Г.А. Донова эти сведения заносились в формулярные списки недостаточно аккуратно [6]. Тем не менее, на имеющемся материале можно попытаться проследить корреляцию между числом благодарностей, уровнем образования и социальным происхождением полицейских чиновников 1914–1917 гг. Без учета служащих канцелярии, благодарности и премии которым были большой редкостью, поощрения имело 24 полицейских из 38 (63,2 %). Больше всех благодарностей (8) имел бывший петербургский сыщик, дослужившийся до исправника С.К. Кириллов. Образование он имел домашнее, а происходил из крестьян. Впрочем, к полиции Первой мировой войны он относится лишь номинально. Уже в марте 1914 г. он был отстранен от должности в связи с выдвижением против него обвинения в краже, в сентябре выведен за штат, а в октябре – отправлен в отставку [10, Л. 108 об. – 109]. В начале 1915 г. виновность полицейского была доказана судом, и он был приговорен к 1,5 годам арестантских рот [7]. Всего чиновников, имевших более 1 благодарности, насчитывается 19 (50 %). Среди них 3 дворянина (17,6 %). 3 человека имели неоконченное среднее образование (15,8 %), 5 (26,3 %) – высшее начальное. Среди тех, кто имел одну и менее благодарностей столько же дворян (3; 20 %) и лиц с неоконченным средним образованием (3; 15,8 %), лиц с высшим начальным даже чуть больше (6, 31,6 %). Таким образом, поощрения, в отличие от карьерных успехов, никоим образом не зависели от образования и сословного происхождения и, по всей видимости, присуждались на основе действительных заслуг. Сведения о взысканиях попадали в формулярные списки еще реже чем благодарности. Из 47 дел полицейских они обнаружены лишь в 4 (8,5 %).

Таким образом, по своему социальному происхождению служители правопорядка отнюдь не принадлежали к «господствующему классу», происходили из средних, «демократических» слоев городского населения.

Список литературы:

1. Адрес-Календарь и Справочная Книжка Пермской губернии на 1917 год. / Н.А. Иванов – Пермь: Изд. Перм. губ. стат. ком., 1917. – 770 c.
2. Выписка из приказа Пермского губернского комиссара от 29 Марта 1917 года за № 46 // ГАПК. Ф. 36. Оп. 10. Д. 980. Л. 1–2.
3. Об отмене некоторых ограничений в правах сельских обывателей и лиц других бывших податных сословий. Именной высочайший указ, данный сенату 5 окт. 1906 г. // Полное собрание законов Российской империи. – Собр. 3. – Т. 26. – Ч. 1. – СПб., 1909. – С. 891–893.
4. Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. / под. ред. Н.А. Тройницкого. – Вып. 31. Пермская губерния. – СПб.: Изд. Центр. Стат. ком. Мин. Внутр. Дел, 1904. – 301 с.
5. Петров А.В. Полиция и милиция Урала и Западной Сибири в начале XX в. (историко-правовое исследование). Дисс... доктора юр. наук. – М., 2007. – 428 с.
6. Прошение Г.А. Донова верхотурскому уездному комиссару // ГАПК. Ф. 36. Оп. 10. Д. 724. Л. 7–7 об., 16–16 об.
7. Прошение жены чиновника Клавдии Васильевой Кирилловой в Пермское губернское правление о копии формулярного списка мужа. 27 янв. 1915 г. // ГАПК. Ф. 36. Оп. 10. Д. 772. Л. 103.
8. Семин Г.А. Чиновники московской уездной полиции в начале XX века. Социальный аспект // Преподавание истории в школе. – 2014. – С. 23–27.
9. Сичинский Е.П. Полиция Южного Урала в период кризиса самодержавия. – М.: Майор, 2005. – 256 с.
10. Формулярный список о службе Б. Шадринского уездного исправника, коллежского секретаря, Сергея Кирилловича Кириллова. [Не ранее 10 октября 1914 г.] // ГАПК. Ф. 36. Оп. 10. Д. 772. Л. 104–109 об.
11. Формулярный список о службе Пермского Полицмейстера Коллежского Секретаря Николая Николаевича Церешкевич. [Январь–февраль 1917 г.] // ГАРФ. Ф. 102. ДП 3. 1910 г. Д. 273. Л. 40–49.