Телефон: 8-800-350-22-65
WhatsApp: 8-800-350-22-65
Telegram: sibac
Прием заявок круглосуточно
График работы офиса: с 9.00 до 18.00 Нск (5.00 - 14.00 Мск)

Статья опубликована в рамках: IV Международной научно-практической конференции «Актуальные вопросы общественных наук: социология, политология, философия, история» (Россия, г. Новосибирск, 19 сентября 2011 г.)

Наука: Философия

Секция: Социальная философия

Скачать книгу(-и): Сборник статей конференции

Библиографическое описание:
Данильченко Л.В. ТРАНСФОРМАЦИИ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ // Актуальные вопросы общественных наук: социология, политология, философия, история: сб. ст. по матер. IV междунар. науч.-практ. конф. – Новосибирск: СибАК, 2011.
Проголосовать за статью
Дипломы участников
У данной статьи нет
дипломов

ТРАНСФОРМАЦИИ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ

Данильченко Лариса Викторовна

доцент, зав. кафедрой менеджмента, Пятигорский государственный гуманитарно-технологический университет, г. Пятигорск

 

Национальное самосознание — категория конкретно-историческая, зависящая от специфики многообразной исторической действительности и не имеющая прямой зависимости от единичных факторов. В оценке современного состояния национального самосознания существуют различные подходы. Одни считают, что в данный момент оно относительно статично: устоявшаяся, относительно стабильная национальная жизнь, без серьезных переделов жизненного пространства, требует как бы всего лишь обустроиться в обозначенных пределах. Другие видят в нем преобладание динамизма — массовые миграции, взаимодействия, напор новизны и т.д. не дают ему пребывать в гомеостазном спокойном равновесии. Третьи считают, что такой динамизм рожден излишней пассионарностью национального самосознания, которая и бросает его из одной крайности в другую. Четвертые, наоборот, отказывают ему в такой пассионарности, говоря о том, что ее как раз-таки и не достает: нет харизматических лидеров, ярких идей, способных увлечь за собой — все однообразно, усреднено. На наш взгляд, национальное самосознание не выступает в чистом виде ни в одном из этих качеств. Оно как бы вбирает в себя их все, но одни проявляются в одних обстоятельствах, другие — в иных.

Но мы видим и иные процессы — активное формирование европейской идентичности. Очевидно, что в национальном сознании современных европейцев происходят изменения, создающие определенные предпосылки для европейской консолидации и создания устойчивой и значимой европейской идентичности. Изживаются недоверие и национальные предрассудки в отношении европейских народов, забываются исторические претензии и обиды. Более того, социологические опросы фиксируют снижение удельного веса «патриотов» своих национальных отечеств. Но все это происходит на фоне центробежных тенденций. Если раньше они особо наблюдались в Италии (ее проблемы Севера и Юга), в Испании (баскская проблема), в Бельгии (взаимоотношения между валлонами и фламандцами), в Великобритании (Северная Ирландия), во Франции (корсиканский вопрос), то сегодня наблюдаются растущие движения за независимость Шотландии, Баварии, некоторые признаки разрушения национального консенсуса многоязыковой Швейцарии. Центростремительные и центробежные силы, как видим, находятся в единстве и в переплетении, и не обязательно противостоя друг другу.

Развитию национального самосознания как таковому свойственны противоречия и неоднозначность в проявлениях. Если можно применить к категории национального самосознания понятие самотворчества, то именно оно и выражает суть его динамизма как творчества собственных ценностей, изнутри (хотя и под влиянием извне), как творчества, противостоящего статике и застою, как творчества, не только охраняющего национальную самобытность, но и созидающего и осовременивающего. Это-то и сложно в современных условиях, когда непросто устоять и противостоять выработанным — и вполне успешным — архетипам в виде готовых клише и схем. Сопротивление процессам модернизации продуктивно потому, что делает национальное безжизненным и мертвым.

Это диалектическое единство статики и динамики в структуре национального самосознания подчеркивает его определенную двуликость. Один лик национального самосознания неизменно обращен — и в этом его статичность — к охранению и закреплению подлинного национального бытия. Эта статичность фиксирует момент национальной удовлетворенности, некоей сытости, опасность чрезмерности которой — пересыщенности — очевидна, так как она ведет к консервации отсталости. Охранительная функция должна распространяться на ядро национального, на то, что делает его национально особенным. И все-таки она обращена в прошлое. Другой же лик — потребность в ином, новом для успешного саморазвития — как бы обращен в будущее, в нем проявляется динамизм национального самосознания.

Современный мир создает для такого динамизма широкий диапазон возможностей, помогая преодолевать пресыщенность национальным. Но опять-таки при чрезмерной увлеченности иным возникает своего рода голод уже по национальному. На этой почве возникает противоречие между национальной удовлетворенностью и национальной неудовлетворенностью: голод по поводу одного при пресыщении им рождает голод по поводу другого. Эти отношения, как видно, выстраиваются по принципу причинно-следственной связи, поэтому относительно спокойное развитие национального самосознания предполагает равновесное состояние между охранительной и осовременивающей функциями.

Современные процессы по различным линиям еще более раскалывают национальное самосознание. Оно как бы тоскует по прошлому, испытывает чувства чуждости, одиночества, заброшенности. Поэтому в нем как бы присутствует момент катастрофичности со всеми сопутствующими этому проявлениями. Оно и бунтует, возмущается, сопротивляется в стремлении сохранить свое прежнее «Я». Но оно и впитывает дух нового мира, его разнообразие, пытается преодолеть собственные «измы». И эти процессы (они всегда были свойственны национальному) не параллельные и не независимые друг от друга, они находятся в сложном переплетении, поэтому и говорят о феномене национального самосознания.

В рамках этой проблемы несколько по-иному рассматривают саму национальную самобытность. При всей привлекательности самого термина и содержания самого феномена она не предстает как однородное, исключительно позитивное явление, которое следует всячески защищать. Ее негативную сторону Н. Бердяев справедливо назвал национальной стихией, ее «темным вином». В ней и пассивность, и покорность, и опасность самовозвеличивания, и вражды, и злобы, и религиозности. Современная жизнь с присущими ей противоречиями обнажила и обострила именно эти стороны национальной самобытности и ее стали неправомерно ассоциировать с отсталостью. Движение друг к другу предполагает взаимное самоограничение национальной стихии и отказ от ее рабства и тех преград, которые она возводит на пути народов. Другие это называют способностью к самопокаянию, самоочищению, самокритике. Национальная самобытность, несомненно, стоит того, чтобы ее защищали, но ей нельзя пассивно отдаваться, лелеять. Это — в силу определенной искусственности — не защитит ее, свобода для национальной самобытности может превратиться в свою противоположность.

Сегодня многие понятия наполнились иным смыслом. Это касается и традиции. Она есть не только то, что сохраняет цепь времен, ее неразрывность, но и своеобразная иллюзия освобождения от проблем, рождаемых усложняющимся миром, это форма борьбы, противостояния чуждому, новому, решения новых задач старыми методами (потому что это привычнее, легче, требует меньше усилий, творчества). В такой иллюзорности ярко выраженная пассивность и статичность традиции, которая сталкивается с динамичностью модернизационных процессов. При всем том, что она обновляется, осовременивается, пропитывается новым содержанием, в том числе и универсальным, позволим себе высказать мысль о том, что она всегда как бы провинциальна, т.к. никогда до конца не отдается потоку жизни. Редкая традиция стоит на высоте происходящих перемен. И, кроме того, не следует забывать о том, при всей адаптированности, притирании, перемешивании любая неповторимость и индивидуальность, а тем более обладающая свойствами традиции, не вмещается в рамки целого.

Условия современной жизни привели к возникновению определенных форм социальной адаптации — в виде самоизоляции, приспособления, слияния, поглощения и т.п., на которые соответственно реагирует национальное самосознание. Предпримем попытку представить некоторую типологию форм реагирования национального самосознания. В условиях, когда жизнь в инонациональной среде осуществляется через воссоздание привычного национального мира — анклавный образ жизни, — через сохранение традиционных институтов, с помощью которых идет медленный процесс вживания в иносреду, национальное самосознание не испытывает крайних потрясений, живя своим узким миром, но при выходе вовне подвергается сильным изменениям. Тем более что чужбина в прошлые времена и чужбина сегодня — понятия несопоставимые, да и отношение к родине — как обязательному месту пребывания — существенно изменилось.

Для национальных диаспор в силу особых условий выживания в эмиграции характерно стремление сохранить свою национальную культуру — зачастую именно диаспоры превращаются в строгих хранителей своей этнической культуры, даже в большей степени, чем это происходит на исконно этнической территории. И в то же время компактно-изолированное и дисперсное проживание, с одной стороны, позволило в значительной степени противостоять процессу неизбежной ассимиляции, но, с другой, низкий уровень межэтнической контактности имел следствием социальную и культурную консервацию патриархально-родового типа мировоззрения. В условиях изоляции происходит постепенное размывание национальных самобытных черт, обедняется язык, забываются определенные черты бытовой символики, идет разрушительный процесс ослабления культурного потенциала народа — исчезает питательная среда и отсутствуют реальные условия для сохранения и развития самого народа. Кроме того, выход за пределы своего национального бытия сулит больше выгод.

Такие существенные компоненты, влияющие на национальное самосознание, как язык, образ жизни, традиции, имеют узкую сферу приложения. Для широкой социализации становится необходимым усвоение государственного языка (родной отходит на периферию бытовой жизни), принятие урбанистической культуры, ее универсализирующихся ценностей, идеологии космополитизма. Все эти процессы с нарастающей силой разрушают национальную идентичность, а значит, и саму суть анклавности существования. Хотя наличие так называемых «таунов» как бы опровергает наш тезис. И вряд ли кто станет спорить о том, что в такой ситуации следует говорить по меньшей мере о разорванности национального самосознания: у себя на родине они уже, к примеру, не китайцы, на чужбине все еще китайцы, но совсем не, скажем, американцы. Неуютность положения очевидна, она формирует двойственное и в целом ущербное национальное самосознание. Зачастую в этих «таунах» сохраняются внешние атрибуты национальной идентичности, но внутренне это уже люди иного мировосприятия и мироощущения.

Самый продуктивный путь — процесс взаимоадаптации, движение навстречу друг другу, каким бы сложным оно ни было, это уступки, компромиссы и даже «жертвы». В таком свете иначе видится феномен открытости. В привычном смысле она понимается как исчезновение «железного занавеса», преодоление национально-территориальных барьеров, этнокультурной замкнутости, свобода перемещения (людей, капиталов, товаров, информации). Но в своем глубинном значении она есть ничто иное, как взаимовыручка, забота о других как о себе, страх за всех как за себя. И понять это помогают проблемы этнической адаптации. С одной стороны, открытость границ позволила людям свободно перемещаться по миру, с другой, не позволяет им чувствовать себя везде как дома.

Модернизация достаточно проявила себя, чтобы породить проблемы, но недостаточно продвинулась, чтобы предложить их решения. Отсюда и устойчивая корреляция между подъемом национализма и состоянием современного общества: периоды радикальных перемен всегда порождают неуверенность, незрелость и неэффективность институтов демократии при ее росте (или транзите) на начальном этапе ведут к анархии, аномии. В такой ситуации востребованным оказывается национализм, который предлагает свои способы для компенсирования издержек, порожденных модернизацией. Именно потому, что в нем есть уверенность, стабильность, питаемая возможностью жить по предписанным правилам, — чего нет в модернизирующемся мире, где все зыбко, неустойчиво, перспективно неопределенно.

Этим, однако, национализм не ограничивается, давно уже говорят о национализме ложном и истинном. Первый преувеличивает роль дистанцирования в межнациональных взаимоотношениях, сужая возможности общения, закупоривая человека в непроницаемой национальной оболочке, где, как ни странно, он начинает испытывать одиночество, подобное общению только со своими. В таком виде он не снимает ощущения неуверенности, но даже его питает. Второй предполагает развитие национального на широкой основе, рядом и вместе с инонациональным и универсальным. Но как в условиях взбудораженного национального самосознания отделить один от другого, если их проявления носят зачастую одинаковый характер? Тем более что всегда есть опасность подмены и перерождений.

Все, что говорится о необходимости защиты национального и его соразвития с инонациональным, выглядит убедительно и просто в мыслительных конструкциях, но на практике все сталкивается с неисчислимым количеством проблем, тонкостей, нюансов, которые не вмешаются в эти конструкты, носящие высокую степень обобщенности. Сложно не согласиться со словами Н. Бердяева: «Работа мысли над проблемой национальности должна прежде всего установить, что невозможно и бессмысленно противоположение национальности и человечества, национальной множественности и всечеловеческого единства. Национальность есть индивидуальное бытие, вне которого невозможно существование человечества…и национальность есть ценность, творимая в истории… Установление совершенного братства между людьми не будет исчезновением человеческих индивидуальностей…, а утверждением национальных индивидуальностей. Национальность не может претендовать на исключительность и универсальность, она допускает другие национальные индивидуальности и вступает с ними с общение» [1, с. 83—84].

 Нельзя забывать о том, что национальное самосознание несет в себе и с собой груз прошлого, настоящее и элементы будущего. Да и само национальное пространство, формирующее национальное самосознание, далеко не однородно (хотя бы уже в силу деления на моно- и полиэтничность). Чем пестрее национально-географическая картина, чем ближе регион к границам цивилизаций, всякого рода стыкам и соприкосновениям, которые во многом и объясняют многообразие социальных, национальных, экономических и культурных форм развития, тем сложнее процесс формирования и трансформации национального самосознания. Но и они развиваются из национальных основ. В то же время в условиях всеобъемлющей интеграции национальное неизменно соприкасается не только с инонациональным, но и государственным, региональным, политическим, геополитическим и т.д. Противоречивый характер таких соприкосновений и рождает конфликтогенность больше, чем собственно национальное, хотя это и не исключает конфликтогенность его самого.

Под воздействием всех этих моментов каждое национальное самосознание по-своему переживает происходящие метаморфозы. С одной стороны, они способны укрепить национальное самочувствие, призвав внутренние возможности, ресурсы народа. С другой, такие изменения сознанием переживаются трагически, сопровождаясь чувствами потери, безысходности. В первом случае не далеко до национального самомнения, во втором — до уничижения. Но грань между ними очень подвижна. И все зависит от степени развитости национальной жизни.

Это же происходит и в области национальных интересов. И речь идет не только о простом игнорировании одних и абсолютизации других, а о возможности формирования ложных интересов, внешне представленных в качестве истинных. Так, за переносом производства товаров из, скажем, Европы в Азию стоит не провозглашаемое желание создать там рабочие места, а чисто экономические выгоды: дешевая рабочая сила, низкая оплата труда, минимальные социальные гарантии, снижение и уход от налогов, низкое протестное движение, подавляемое властями, и пр. В результате расширяются рынки сбыта, но на них местная (национальная) продукция продолжает оставаться неконкурентоспособной. Таким образом, другая страна может стать и становится выразителем и носителем чужих интересов — происходит плавное замещение одних другими.

Это заметнее всего проявляется в области культуры, образования, идеологии. Если и происходит переориентация, то не на признанные ценности разных цивилизаций, а только на западные, которые и преподносятся как универсально значимые, более того, общечеловеческие. Тревожит некритическое заимствование, абсолютный и односторонний характер которого, скорее, говорит о нем как о навязывании. На то есть как объективные причины (более высокая степень социально-экономического, информационно-технологического развития), так и субъективные. Естественный процесс заимствования идет посредством переваривания инонационального национальным, и на основе этого — либо отторжение, либо поглощение, либо взаимообогащение и формирование универсально значимого.

Усиление влияния процессов модернизации на национальное самосознание может проявляться и в изменении соотношения в нем позитивного и негативного, а также в изменении их содержания. К числу привычных негативных проявлений — разделению индивидов по этническому признаку, стереотипичности восприятия других национальностей, уничижительно-пренебрежительному отношению к чужой инаковости, противопоставлению себя другим — добавились национальная узость, культурная ограниченность, снижение интенсивности межнациональных контактов, анклавность этнической жизни, воспроизводство архаичных устоев, предпочтение традиций инновациям. То есть то, чем сопротивляются модернизации для национального самосохранения, постепенно переводится в разряд негативного. Отсюда и критика идеологии национализма, патриотизма, которые, якобы, изживают себя в современных условиях.

 Действительно, сегодня происходит процесс размывания содержания понятия «патриотизм». В прежнее его понимание входила необходимость жить и работать на благо своей страны, множить ее богатства, защищать ее интересы. И никто не ставил под сомнение необходимость именно такого патриотизма. Соответствовало этому духу и национальное самосознание, особенно в периоды национально-государственного строительства. Сегодня акценты сместились. Вышеназванный патриотизм уравнивают с национализмом, узостью мышления, не соответствующего современным реалиям, которые требуют поступиться некоторым национальным в пользу универсального. Также близким к национализму объявляют и желание оставаться в пределах своей национально-культурной идентичности при проживании за пределами своей родины. Такому патриотизму отказывают, отдавая предпочтение патриотизму по отношению к стране, в которой индивид по той или иной причине живет, работает и чьими благами пользуется. В этом есть некая утилитарность, которая выхолащивает содержание патриотизма как чувства безотчетной любви к отечеству. По своей сути же идеология национал-патриотизма не содержит реакционного начала, будучи основанной на сильно развитом чувстве национально-государственной принадлежности и выступая консолидирующей силой, позволяющей этносам ощущать себя целостным, единым национальным сообществом.

Все это имеет результатом опять же возрождение интереса ко всему национальному, понимаемому в самом широком смысле. Но этот процесс нельзя подвести под общий знаменатель, потому что как уровень патриотичности, привязанности к национальным корням, так и мера болезненности их утраты у разных народов разные, что определяется множеством взаимозависимых факторов. Такая избирательность ведет и к национализму, потому что одному национальному разрешается любовь к себе, а другому — в ней отказывают. Это деформирует национальное самосознание на всех уровнях, выражаясь в конкретных действиях. Неравномерность развития и неравенство народов, диктат одних по отношению к другим рождают этнический национализм: преимущества и привилегии для одних (тем более требования их признания другими) неизменно ведут к «возмущению» других.

Подытоживая сказанное, отметим, что современные процессы, конечно же, подвергают сферу национального всяческим давлениям, и это отражается на всем национальном бытии и, особенно, на комплексе национальных восприятий и ощущений. Противоречивый характер системы взаимоотношений национального и глобального ведет к неизбежным трансформациям национального самосознания, вызывая множественные его реакции, которые становятся благодатной почвой для распространения националистических проявлений. При всей своей консервативности, устойчивости национальное самосознание чутко реагирует на всякого рода стеснения и ущемления. Но присущая ему конфликтогенность может быть использована и как мощный дестабилизирующий фактор. И тогда на смену позитивному национальному приходят гипертрофия либо национального высокомерия, либо стихии национального, его темных сторон. На этой основе происходит взаимоотторжение народов, как это ни странно, на фоне процессов экономического, технического, информационного сближения.

 

Список литературы:

  1. Бердяев, Н.А. Судьба России: опыт по психологии войны и национальности — М.: Мысль,1990. — 212 с.
Проголосовать за статью
Дипломы участников
У данной статьи нет
дипломов

Оставить комментарий

Форма обратной связи о взаимодействии с сайтом
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.