ЦЕННОСТНЫЙ СМЫСЛ И ПРОБЛЕМА МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКОГО САМООПРЕДЕЛЕНИЯ ЛИЧНОСТИ В СВЕТЕ ОНТОГНОСЕОЛОГИЧЕСКОГО ПОДХОДА

VALUABLE SENSE AND PROBLEM OF IDEOLOGICALLY SELF-IDENTITY IN TERMS OF ONTOGNOSEOLOGICAL APPROACH

Alexander Ognev

candidate of Philosophy, assistant professor of the Philosophy and History department, Samara National Research University named by academician S.P. Korolyov,

Russia, Samara

АННОТАЦИЯ

Цель настоящей статьи состоит в анализе ценностного смысла на основе онтогносеологического подхода к проблемам психологии личности. Исследование предполагает диалектический методологический базис. В результате исследования путем психологического тестирования выявлены факторы сообразно мировоззренческим доминантам личности.

ABSTRACT

The article aims to analyze the valuable meaning on the basis of the ontognoseological approach to the problems of the psychology of personality. The research is based on the dialectical methodology. As a result of psychological testing factors according to ideological dominants of personality were identified.

Ключевые слова: проблема, мировоззрение, бытие, мышление, субъект, объект, форма, содержание, личность, диалектика.

Keywords: problem, ideology, being, thinking, subject, object, form, content, personality, dialectics.

Проблеме мировоззренческого самоопределения личности в системе научных дисциплин, образующих психологическое знание, принадлежит особая, интегративная роль. Она находится в теоретическом фокусе психологии личности, будучи выражением ключевых интенций, обеспечивающих сущностное единство ценностных приоритетов человека как разумного смертного существа, способного к рефлективному опосредствованию осуществляемых in praxi действенных ценностных обобщений. Системное видение мировоззренческого самоопределения личности, тем не менее, выходит за пределы компетенции как психологии личности, так и психологии как науки, имеющей позитивистский теоретический генезис, однако именно психология личности способна сделать видимым и узнаваемым как комплекс онтологических предпосылок, так и целый спектр теоретико-познавательных установок, придав им наглядность в соответствующем антропологическом материале. Всякое ценностное решение, создающее поле мировоззренческих предпочтений, нацелено, в конечном итоге, на особый способ позиционирования онтогносеологической гипотезы, обеспечивающий созерцаемость в материале человеческих отношений лимитов разрешимости проблемы соотношения бытия и мышления, известной как «основной вопрос философии». Мировоззренческий выбор, совершаемый личностью, ситуативен, но его ценностные значения универсальны в той мере, в какой они обладают общезначимостью. Корифей отечественной психологии С.Л. Рубинштейн учил: «Нахождение в ситуации предполагает расчленение этой ситуации, выделение в ней условий, соотнесенных с встающими перед человеком требованиями, задачами, выходящими за пределы ситуации» [9, с. 85]. Это значит, что ценностный смысл, релевантный для мировоззренческого самоопределения личности, требует аналитики как с позиций онтологических оснований, так и в перспективе гносеологических установок. Эйдетика этого ценностного смысла, тем не менее, не исчерпывается двумя названными дисциплинарными перспективами тематизации, а требует иного, диалектического подхода.

Тот факт, что психология личности является частнонаучной дисциплиной в системе позитивного знания, определенного формативом психологии как науки, обрекает психологию личности на абсолютизацию некоторых аналитических установок, требующих редукционистских методологических ограничений. Следует, однако, помнить о том, что со времен кантовской критики считается общепризнанной и неопровержимой истиной, что анализ позволяет только тематизировать то, что уже известно, но приращения определенности в плане предметного познания не дает и per definitionem дать не может. Личность же несводима к тому, как она явлена в опыте ipso facto, а раскрывается только в горизонте своего идейного становления, образуемого своей ценностной сверхзадачей. Вот почему психология личности нуждается в диалектическом подходе, раскрывающем неформализуемость ее сущностного содержания в качестве проблемы реальности факторов ее генезиса в онтологическом измерении и идеируемых тех установок, которые сама личность практикует в качестве легитимных в теоретико-познавательном плане. Диалектика, а не аналитика раскрывает личность как становящуюся сущностную целостность, способную вступать в отношение ценностного антагонизма с той исторической легендой, жить с которой она приговорена. Мировоззренческий выбор осуществляется там, где обнаруживается конфликт потребностей личностного развития и ригидной схематики ролевого репертуара социальных идентичностей.

Проблема диалектического становления личности находит концептуальное отражение в различных подходах психологов к феномену гетерохронности социальных мотивов, опирающихся на рутину положительного подкрепления и внутренней хронологии личностного опыта. Чтобы увидеть за этим феноменом структуру трансцендентального паралогизма темпоральности, ставящего под сомнение рациональную разрешимость психологически-трактуемой темы субъективности, нужно встать на позиции рационального критицизма, подобного кантовскому. Но ни один психолог не может занять такой позиции по причинам методологического порядка. Вот почему в разных концепциях психологии личности догматизируется какая-то одна разновидность хронологического такта, пусть и в границах аналитически-непротиворечивой теоретической номотетики. Симптомом этого положения дел является догма о разграничении ответственности между консультантом и клиентом в практическом консультировании. Когда, например, К. Роджерс утверждает, что «ответственность эффективнее всего оставлять за клиентом» [8, с. 63], то речь идет на словах о тактике сохранения недирективной гуманистической установки, а по существу – имеет место признание в том, что темпоральная мера консультативной доктрины не совпадает с хронологией жизненной реализации проблемной коллизии клиента. В самом деле: психоаналитические подходы как фрейдистского, так и юнгианского типов обращены ретроспективно, будучи нацеленными на выявление травматического генезиса дисфункций, обнаруживаемых на практике субъектом actualiter, что свидетельствует о претеритальном подходе данного направления к запросу клиента, который переформатируется консультантом в схематику неотрефлектированного прошлого. Гештальтистский подход характеризуется декларативным презентизмом, требующим выявления наличных отношений между гештальтом и фоном, лишенным, по методологическому умолчанию, собственной истории, вследствие чего мировоззренческий момент в подходе Ф. Перлза редуцируется, не становясь предметом рефлексии, когда он утверждает: «Вся проблема существования мира свелась к вопросу: сколько процентов мира существует для индивида?» [7, с. 51]. В адлерианском подходе, направленном на преодоление комплекса неполноценности, существенную значимость приобретает образ будущего, что предполагает режим футуристической мобилизации сущностных сил субъекта по линиям, намеченным консультантом. Сам А. Адлер признавал: «Непременным условием этих направляющих линий является исключительно высоко поставленная цель …» [1, с. 93]. Итак, приведенные примеры свидетельствуют о том, что консультативная доктрина предполагает догматическую преференцию, имеющую в виду релевантность прошлого (фрейдизм и юнгианство), настоящего (гештальтизм) или будущего (адлерианство). Тем самым нетитульные темпоральные размерности теряют свою значимость, становясь мировоззренчески иррелевантными, коль скоро сам консультант, исходя из своих методологических ограничений, лишил себя доступа к ним.

От перечисленных консультативных доктрин с темпоральной одномерностью, игнорирующей ценностные предпочтения личности в их мировоззренческой динамике, выгодно отличается концепция Э. Берна. Исходя из методологии трансактного анализа, Э. Берн выявил синтетическую фактуру сценария, в котором задействованы как родительские суггестии, принадлежащие прошлому, так и социальный контекст ответственных решений взрослого человека, актуальный hic et nunc. Обе позиции драматизируются за счет футуральности нестабильного «внутреннего ребенка», находящегося между позициями контролирующего и поощряющего родителя. Э. Берн проницательно констатировал: «Если герой меняет свой текст и состояние Я, окружающие будут реагировать по-другому. Это изменяет весь сценарий …» [3, с. 191]. Следовательно, мировоззрение драматизируется не на денотативном, а на коннотативном уровне значений, что предполагает включение проблемы ценностного предпочтения в отношение с целым комплексом праксеологически-превращенных форм, предполагающих несобственную формализацию познавательных реквизитов своего узуса в отрыве от реального содержания сущностных сил человеческой субъективности. Генерализация этой превращенной формы в статусе метафизического символа, выражающего единство жизненного мира, приводит к стигматизации мировоззренческих установок, характеризующейся экзистенциальным драматизмом, на который обращал внимание выдающийся отечественный психолог В.Н. Дружинин: «Глобальная психологическая травма (…) – это катастрофа внутри индивидуального мира, микрокосма» [4, с. 475]. Будучи сформулированной на уровне экзистенциалов психотравматики и психодефензивных практик, мировоззренческая проблема может быть поставлена ad oculos как вопрос жизни, но от этого она не становится разрешимой для теории, видящей в ней только детализированный психологическими ньюансировками рецидив метафизического мышления.

Необходимость диалектического подхода к проблеме ценностного смысла мировоззренческого самоопределения личности связана с преодолением как абстрактно-метафизической точки зрения, стилизованной под материалистическую или спиритуалистическую номотетику решения «основного вопроса философии», так и экзистенциального посткритического иррационализма, выражающего общую позицию «несчастного сознания». Это хорошо понимал великий советский философ-марксист М.А. Лифшиц, развивавший онтогносеологическую концепцию в полемическом ключе на основе диалектического видения ленинской «теории отражения». Жизнь мыслителя изобиловала многообразием интеллектуальных событий: философ выступил с критикой вульгаризации марксизма в доктринах о «классовой психоидеологии», а также оказал влияние на формирование критической версии марксизма Г. Лукача, полемизировал с псевдоаксиологическими модернистскими эпигонами, в числе первых распознал подлинный идейный подтекст «культурологического» подхода, дал непревзойденный по глубине анализ философского наследия Э.В. Ильенкова. Как литературного критика М.А. Лифшица высоко ценили К.И. Чуковский и А.Т. Твардовский, а его лекции по эстетике оказали влияние на творчество А.П. Платонова. А.Ф. Лосев признавал, что даже в зрелые годы он учился у М.А. Лифшица диалектике. Будучи знатоком гегелевской философии, мыслитель уделял особое внимание общеметодологическому статусу понятийного опосредствования (begriffliche Vermittlung) и «истинной середины» (die wahre Mitte). В этом он усматривал теоретический фокус онтогносеологии, подлинное проблемное средоточие мировоззренческого аспекта проблемы субъекта: «Субъект лишь тогда действительно существует для себя, когда он является выражением нормальной природы, ее собственной истины» [5, с. 431]. Это значит, что объективация дисконтинуального опыта несчастного сознания, сколь бы полной она ни была, не гарантирует осуществления ценностной интенции субъекта in concreto в содержательном смысле. Мировоззренческий аспект единства бытия и мышления приобретает eo ipso методологическую значимость, в том числе и для практической психологии.

Исходя из признания методологической продуктивности онтогносеологической концепции М.А. Лифшица, следует усматривать в мировоззрении тотальность превращенной формы, тематизируемой не на основе ее денотативно-предметного содержательного исполнения в качестве объекта, а на основе несобственного узуса совместимых с лимитами практического переживания формализмов общественного бытия. Это позволяет трактовать ценность как троп, лишенный содержательного эквивалента в объективных реалиях, но достаточный для праксеологической мобилизации субъекта как носителя общественного сознания со всеми присущими ему личностными акцентами, выражающими многообразие человеческого опыта. Мировоззрение связывает между собой воедино не объективные данные, а их социально-значимые коннотации, принимая их связность для субъекта bona fide. Практический ценностный смысл в плане личностного развития выявляется в той мере, в какой носитель ценности и мировоззренческой установки способен перевести онтологические предпосылки своего бытования в интенциональные акты рефлексии lege artis. Такой подход делает применимыми диагностические процедуры, позволяющие извлечь фактические данные, имеющие вполне безоценочный и нейтральный статус. При этом важно принять к исполнению рекомендацию Г.Ю. Айзенка: «Факты не позволяют повести себя мудрее, чем в том случае, когда они, эти факты, нам недоступны» [2, с. 23]. Опираясь на эти соображения, автор настоящей статьи составил тест ценностно-мировоззренческих предпочтений, позволяющий выявить относительную значимость факторов сознательной самоидентификации личности применительно к инвариантным мировоззренческим позициям.

Тест был проведен в 2013 году со студентами СГОА(Н) как естественнонаучного, так и гуманитарного профиля. Учитывался момент возрастной однородности респондентов, а также их половой дифференциации. Из контингента 74 % составляли женские респонденты, а 26 % мужские. По характеру специализации 76 % были гуманитариями, а 24 % – естественниками. Исследовалось отношение респондентов к четырем инвариантным позициям, представленным готовыми ответами в тесте, из которых один следовало предпочесть. Речь шла об оптимистическом, пессимистическом, циническом и нигилистическом мировоззрении. Задействованы были следующие факторы: Ф1 – сущностные силы субъективности (чувственные, волюнтативные, интеллектуальные, имагинативные и мемориальные), Ф2 – идеализация ценностных прималитетов (экономические, эстетические, познавательные и этические), Ф3 – тип субъективности (четырехместная матрица на оппозициях эгоизма и альтруизма и умопостигаемого и эмпирического характера), Ф4 – дифференциация потребностей по пирамиде А. Маслоу, исходя из его тезиса о том, что «существует столько точек роста, столько разнообразных областей, что можно смело назвать этим движения будущего» [6, с. 265]. Помимо базовых четырех факторов был введен виртуальный фактор Ф5, характеризующий адекватность самооценки респондентов и образ их социальной репрезентации. Исследование показало, что 54 % – оптимисты, 9 % – пессимисты, 12 % – циники, 10 % – нигилисты и 15 % – эклектики, не обладающие выраженным мировоззренческим предпочтением. При этом адекватность самооценки обнаруживается у 57,5 % оптимистов, у 44,4 % пессимистов, 25 % циников и 20 % нигилистов.

В ходе факторного анализа предполагалось ранжирование на доминантные, субдоминантные, нейтральные, иррелевантные и рецессивные факторы. Динамика в целом такова: наблюдается близость значений оптимистических и пессимистических показателей при двухпроцентной разнице как при тенденции к повышению, так и при тенденции к понижению. Из этого следует, что между ними возможен консенсус по факту в зоне средних значений, но не по мотиву. Обратные зависимости характерны для цинизма и нигилизма, где наблюдается контраст Ф1 и Ф3, достигая 26 %, что позволяет сделать вывод об антагонистичности этих мировоззрений, а следовательно трактовать эту коллизию в конфликтном ключе.

Итак, Ф1 доминирует у оптимистов, пессимистов и циников. При нигилистическом мировоззрении этот фактор иррелевантен. Ф2 субдоминантен в циническом и нигилистическом мировоззрении в режиме косвенной речи и иррелевантен в непосредственной коммуникации. Ф3 доминантен у нигилистов и оптимистов, субдоминантен при пессимизме и рецессивен в циническом мировоззрении. Ф3 демонстрирует ранговую вариабельность, ибо в нем концентрируются базовые предпочтения концепции человека, формулирующие жизненный мир личности. Ф4 нейтрален у всех групп, за исключением нигилистов, у которых Ф4 субдоминантен. Виртуальный Ф5 обнаруживает тенденцию к рецессии у всех респондентов, кроме циников, у которых он иррелевантен. Минимальным значением Ф5 обладает у нигилистов в рецессии.

Что следует из этих фактических данных для практического психолога, занимающегося консультированием? – Если в клиентском запросе обнаруживается выраженный мировоззренческий компонент, то его следует локализовать на основании одной из ролевых позиций по концепции трансактного анализа Э. Берна. Локализацию мировоззренческой доминанты следует осуществлять через Ф3, характеризующий тип субъективности по четырехместной матрице. Осуществив эту операцию, следует конкретизировать данные по Ф4, анализируя потребностные слои пирамиды Маслоу, принимая Ф2, идеализирующий ценностные прималитеты, за личностно-значимый норматив ценностной сублимации. Получается, что Ф1, характеризующий сущностные силы субъективности, может обладать только вспомогательной диагностической значимостью при детализации коллизий формального повода клиентского запроса. Не следует пренебрегать виртуальным Ф5, т. к. он служит поддержанию условностей самого консультативного общения, включая в себя меру адекватности клиентской самооценки, что может послужить разработке возможной модели востребованного профилактического формата. Психокоррекционная работа sensu stricto et propio охватывает факторы с второго по четвертый, и при этом Ф3 организует саму психокоррекционную перспективу, присваивая ее значимый результат.

Суммируя сказанное, следует указать, что Ф1 заключает в себе пять форм эйдетической предметности в понимании ономатической диалектики А.Ф. Лосева, Ф2 обосновывается аксиоматически фондом Г. Геффдинга, законом достаточного основания и трансцендентальной дедукции ценностных прималитетов, осуществленной Б. Кроче, Ф3 основывается на основании оппозиций, значимых для этической концепции критического идеализма, а Ф4 предполагает рассмотрение классической пирамиды потребностей через призму идеи компенсаций экзистенциальной дефицитарности в соответствии с концепцией В.Н. Дружинина. Придать этим факторам связность на уровне теории представляется возможным исходя из онтогносеологического подхода, вытекающего из диалектического учения М.А. Лифшица об «истинной середине», осуществляющей условное единство бытия и мышления в опыте ценностно-мировоззренческого самоопределения личности.

Список литературы:

1. Адлер А. Практика и теория индивидуальной психологии. – М.: Академический проект, 2011. – 240 с.
2. Айзенк Г. Парадоксы психологии. – М.: Эксмо, 2009. – 352 с.
3. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. – М.: Эксмо, 2012. – 576 с.
4. Дружинин В.Н. Психология способностей. Избранные труды. – М.: Институт психологии РАН, 2007. – 541 с.
5. Лифшиц М.А. Что такое классика? Онтогносеология. Смысл мира. «Истинная середина». – М.: Искусство – XXI век, 2004. – 512 с.
6. Маслоу А. Новые рубежи человеческой природы. – М.: Альпина нон фикшн, 2001. – 496 с.
7. Перлз Ф. Эго, голод и агрессия. – М.: Смысл, 2012. – 358 с.
8. Роджерс К. Новейшие подходы в психологической практике. – М.: НОН, 2015. – 200 с.
9. Рубинштейн С.Л. Человек и мир. – СПб.: Питер, 2012. – 224 с.