СОГЛАШЕНИЯ О ПРИДАНИИ НАТУРАЛЬНОМУ ОБЯЗАТЕЛЬСТВУ ПРИНУДИТЕЛЬНОЙ СИЛЫ

Мертвищев Антон Васильевич

преподаватель УрГЮА, г. Екатеринбург

E-mail  booksworm@mail.ru

Натуральными называют обязательства, не подлежащие исковой защите (принудительному осуществлению). К натуральным обязательствам современная российская доктрина относит обязательства с примененным сроком исковой давности, а также обязательства из игр и пари.

Натуральное обязательство возникает в случае реализации должником по обязательству права на заявление возражения (эксцепцию) о том, что требование кредитора не может быть принудительно осуществлено. Хотя это правило непосредственно закреплено только применительно к «задавненным» требованиям (п. 2 ст. 199 Гражданского кодекса Российской Федерации [2], далее — ГК РФ), представляется, что объективные причины для применения иного подхода в отношении обязательств из игр и пари отсутствуют.

Действующим законодательством натуральные обязательства  урегулированы достаточно фрагментарно, вместе с тем, проект изменений в Гражданский кодекс, подготовленный на основании Концепции развития гражданского законодательства [6], предполагает дополнение раздела III ГК РФ («Общая часть обязательственного права») статьей 308.3 «Натуральное обязательство» [3], в целях разрешения практических вопросов, существующих в данной сфере.

Одной из новелл, предлагаемых разработчиками проекта, является предложение предоставить участникам обязательства возможность заключить соглашение о придании натуральному обязательству принудительной силы.

Подобное правовое решение не является новым. Оно основывается на положениях Гражданского кодекса Нидерландов (ст. 5 кн. 6): «Натуральное обязательство переходит в обязательство, востребование которого в правовом порядке возможно, в результате договора между должником и кредитором» [1, с. 281].

С учетом того, что нормы, устанавливающие основания натуральных обязательств, являются императивными, а перечень obligationes naturales, соответственно, не может быть ни расширен, ни сокращен соглашением сторон, в качестве соглашения о придании натуральному обязательству принудительной силы следует рассматривать отказ от осуществления должником права на заявление возражений о том, что обязательство является натуральным.

Однако возникает вопрос о допустимости подобных соглашений.

По своей юридической природе обещание не заявлять возражения является негативным обязательством. При этом, такое соглашение, безусловно, ограничивает право должника на защиту своего имущественного интереса (посредством заявления возражений на требования кредитора или путем подачи самостоятельного иска).

Если на момент заключения данного соглашения субъективное право на защиту у должника уже возникло (например, кредитором подан иск о взыскании), соглашением будет оформляться распорядительная сделка по отказу от осуществления этого права.

Таким образом, ответ на вопрос о допустимости заключения соглашения об отказе от осуществления права должника на заявление возражений о том, что обязательство натурально, в конечном итоге, зависит от того, возможен ли отказ от права на эксцепцию.

В соответствии с п. 2 ст. 9 ГК РФ [2] отказ от осуществления права не влечет его прекращения, за исключением случаев, предусмотренных законом. Это означает, что отказ должника от осуществления права на заявление возражений о натуральном характере обязательства не влечет утраты должником права на эксцепцию. Он его сохраняет, и соответствующие возражения, в случае их заявления, должны быть приняты судом. Соглашением, которым оформляется такой отказ, можно предусмотреть имущественные санкции за его нарушение, но не более того.

Если отказ от права на заявление возражений делается должником, когда субъективного права на защиту у него еще нет (кредитором не подан иск, не применены иные меры правового принуждения), то оно должно расцениваться как умаляющее правоспособность и, в соответствии с п. 2 ст. 22 ГК РФ [2] его вообще следует признавать недействительным.

Следовательно, de lege lata отказ от права заявлять возражения в случае принудительного осуществления своего права кредитором не лишает должника права на эксцепцию, а заключение соглашения об отказе не влечет желаемого для кредитора результата.

Однако вызывает сомнение справедливость существующего правового регулирования.

Признание обязательства натуральным, как и его исполнение, поставлено в зависимость от воли должника, и вряд ли имеются достаточные политико-правовые основания для того, что ограничить его в возможности признать право кредитора на получение удовлетворения в принудительном порядке в зависимости от времени или формы такого признания.

Представляется не вполне логичным то, что должник при помощи одних юридически значимых действий (исполнение) или бездействия (незаявление в суде о том, что обязательство является натуральным) может способствовать восстановлению нарушенного права кредитора по натуральному обязательству, тогда как другие действия (заключение соглашения, односторонний отказ от права) не могут быть им осуществлены.

Возможность отказа от права на заявление возражений о том, что обязательство является натуральным, путем как молчаливого, так и «явно выраженного» отказа, предусмотрена французским законодательством, ст. 2221 Французского гражданского кодекса [7, с. 440]. Правило о допустимости отказа от наступившей давности содержалось в ст. 107 проекта Российского Гражданского уложения [4, с. 116].

С учетом изложенного, по мнению автора, включение аналогичной нормы в действующее законодательство было бы вполне разумным.

Поскольку натуральное обязательство не возникает без соответствующего волеизъявления должника, предоставление сторонам обязательства права на заключение указанных соглашений может показаться излишним.

Вместе с тем, такой договор может являться весьма существенной гарантией для кредитора, так как в данном случае, при заявлении должником возражения о том, что обязательство является натуральным, в рамках судебного разбирательства, эксцепция не подлежит принятию судом.

Заключение подобных соглашений может иметь практическое значение при урегулировании задолженности по обязательствам с сокращенными сроками исковой давности, когда кредитор согласен вступить в переговоры о реструктуризации долга, но не готов нести риски пропуска давности в случае, если достигнуть соглашения не удастся. Исходя из положений действующего законодательства, наиболее разумным для кредитора в описанной ситуации было бы обращение в суд и заключение мирового соглашения на стадии судебного разбирательства. Предоставление участникам оборота возможности заключения соглашения о том, что должник не вправе использовать эксцепцию о натуральном обязательстве, позволит минимизировать имеющиеся риски и достичь желаемого результата без обращения к суду.

Несмотря на то, что возмездность и взаимность соглашения об отказе от права на эксцепцию вовсе не обязательны, оформление отказа именно в виде соглашения целесообразно, если такой отказ обусловлен принятием кредитором на себя встречной обязанности.

Поскольку заключение соглашения, предусматривающего отказ от возможности заявления возражений о том, что обязательство является натуральным, изменяет установленный законом баланс между сторонами в пользу кредитора, представляется целесообразным предложение разработчиков проекта изменений в Гражданский кодекс [3] ограничить круг лиц, имеющих возможность заключить соглашение о придании принудительной силы требованиям, связанным с нарушением натуральных обязательств, субъектами предпринимательской деятельности, имеющими, по крайней мере, гипотетически, равные переговорные возможности, а период, в течение которого может быть заключено такое соглашение, — моментом наступления срока исполнения обязательства, в целях исключения действия фактора сверхоптимизма [5, с. 65].

Соглашением о придании натуральному обязательству принудительной силы ограничивается конкретное лицо, а не сторона по обязательству. Это, в частности, означает, что при уступке натурального требования должник снова получает возможность реализовать свое право на защиту, поскольку соглашение не связывает его с новым кредитором (цессионарием). Аналогичная ситуация имеет место и при переводе долга.

Если отказ от права на эксцепцию был оформлен односторонней сделкой, то приобретает значение мотив, которым руководствовался должник, распоряжаясь таким образом своим правом на защиту, необходимо установить, был отказ обусловлен его личными отношениями с кредитором или нет. Однако достоверно определить, какова была воля должника, может быть достаточно проблематично. В данном случае представляется целесообразным установить презумпцию того, что должник отказывается от права по отношению к любому кредитору. Такое решение, по мнению автора, оправданно с политико-правовой точки зрения, потому как, с точки зрения экономической эффективности, риск наступления неблагоприятных последствий должен возлагаться на того, кто способен устранить его с наименьшими издержками. Должнику для того, чтобы ограничить круг лиц, на которых будет распространяться его отказ от права на эксцепцию, достаточно просто указать на это, тогда как при установлении обратной презумпции новый кредитор (наследник, цессионарий) не сможет доказать свою правоту.

Список литературы:

1.        Гражданский кодекс Нидерландов. Кн. 2, 3, 5, 6 и 7 / Пер. М. Ферштман. Отв. ред. Ф.Й.М. Фельдбрюгге. Лейден. 2000. —372 с.

2.        Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть первая // Собрание законодательства Российской Федерации. 1994. № 32. Ст. 3301.

3.        Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть первая. Проект. [электронный ресурс] — http://privlaw.ru/index.php?section_id=100

4.        Гражданское уложение. Проект. Под. ред. И.М. Тютрюмова. Сост. А. Л. Саатчиан. Т. 1. СПб. 1910. —1215 с.

5.        Карапетов А. Г. Политико-правовой анализ проекта Концепции совершенствования общих положений обязательственного права в части регулирования института неустойки // Закон. 2009. № 5. — 304 с.

6.        Концепция развития гражданского законодательства // Вестник ВАС РФ. 2009. № 11. —352 с.

7.        Французский гражданский кодекс 1804 года / Пер. И. С. Перетерского. М. 1941. — 472 с.