ПРОБЛЕМЫ ДОКАЗАНИЯ СЕКСУАЛЬНОГО НАСИЛИЯ НАД МАЛОЛЕТНИМИ: ДОПУСТИМОСТЬ И ДОСТОВЕРНОСТЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ (НА ПРИМЕРЕ РЕСПУБЛИКИ КАЗАХСТАН И РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ)

PROBLEMS OF PROVING SEXUAL VIOLENCE AGAINST MINORS: ADMISSIBILITY AND RELIABILITY OF EVIDENCE (BASED ON THE EXAMPLE OF THE REPUBLIC OF KAZAKHSTAN AND THE RUSSIAN FEDERATION)

Aizada Koichubekova

PhD student, Faculty of Law L.N. Gumilyov Eurasian National University

Republic of Kazakhstan, Astana

Anel Yensebayeva

Cаndidate of Legаl Sciences, associаte professor at the Depаrtment of «Criminal Law Disciplines», L.N. Gumilyоv Eurasian National University

Republic of Kazakhstan, Astana

АННОТАЦИЯ

В статье исследуются актуальные проблемы доказывания преступлений сексуального насилия в отношении малолетних в Республике Казахстан и Российской Федерации. Представлен обзор уголовно-процессуальных норм этих стран и проанализирована судебная практика, при этом акцент сделан на вопросах допустимости и достоверности доказательств. Установлено, что, несмотря на ужесточение наказания за сексуальные преступления против несовершеннолетних, доказывание вины зачастую затруднено из-за специфики получения и оценки доказательственной базы. В работе рассмотрены особенности участия несовершеннолетних потерпевших в уголовном процессе, проблемы использования их показаний, проведения судебно-медицинских и психологических экспертиз, а также новеллы законодательства. Проведен сравнительный анализ подходов в двух странах, сформулированы выводы о необходимости совершенствования практики сбора и оценки доказательств с учетом прав и уязвимости детей.

ABSTRACT

The article explores current issues related to proving crimes of sexual violence against young children in the Republic of Kazakhstan and the Russian Federation. It presents an overview of the criminal procedure norms in both countries and analyzes judicial practice, with a particular focus on the admissibility and reliability of evidence. It is established that, despite the tightening of penalties for sexual offenses against minors, proving the perpetrator’s guilt is often complicated due to the specific nature of collecting and evaluating the evidentiary base. The study examines the participation of minor victims in criminal proceedings, challenges associated with using their testimony, conducting forensic medical and psychological examinations, as well as recent legislative developments. A comparative analysis of the approaches in both countries is provided, and conclusions are drawn on the need to improve the practice of evidence collection and assessment, taking into account the rights and vulnerability of child victims.

Ключевые слова: сексуальное насилие; малолетние; несовершеннолетние; доказательства; допустимость; достоверность; уголовный процесс; сравнительный анализ.

Keywords: sexual violence; minors; evidence; admissibility; reliability; criminal procedure; comparative analysis.

Проблема сексуального насилия в отношении детей остается одной из самых острых в современном обществе. Ежегодно регистрируются сотни преступлений против половой неприкосновенности несовершеннолетних – так, в Казахстане фиксируется около 900 таких случаев в год [8]. Похожие тенденции отмечаются и в других странах СНГ. Государства ужесточают наказания за педофилию и смежные преступления, вводят реестры преступников и даже меры вроде химической кастрации. Однако обеспечение неотвратимости наказания затруднено: ключевым этапом становится доказывание вины виновных лиц в судебном порядке. Преступления против малолетних совершаются, как правило, без свидетелей и зачастую лицами из близкого окружения ребенка, что осложняет сбор доказательств [8]. Малолетние жертвы испытывают сильную психологическую травму, могут бояться рассказывать о случившемся или давать показания. Одновременно необходимо соблюдать права обвиняемого на справедливое разбирательство, основанное на допустимых и достоверных доказательствах. Баланс между эффективным расследованием и защитой психики ребенка достигается с трудом. Цель исследования – провести комплексный анализ проблем доказательства по уголовным делам о сексуальном насилии в отношении малолетних, с акцентом на вопросы допустимости и достоверности доказательств, в двух странах: Казахстане и России.

Обзор законодательства и практики. Республика Казахстан. Уголовно-процессуальный кодекс РК содержит специальные нормы, направленные на защиту прав несовершеннолетних участников процесса. В частности, при допросе свидетеля или потерпевшего младше 14 лет обязательно участие педагога или психолога, а в возрасте от 14 до 18 лет – по усмотрению следователя; законный представитель ребенка вправе присутствовать при допросе. Несовершеннолетние до 16 лет не несут уголовной ответственности за отказ от дачи показаний или ложный донос, их лишь предупреждают о необходимости говорить правду. Допрос детей должен проводиться в щадящем режиме (как правило, в дневное время и с ограничением по длительности сеанса не более 2 часов без перерыва) [5]. Нормативно предусмотрено создание специальных условий для общения с малолетними потерпевшими – на практике в Казахстане внедряются так называемые «зелёные комнаты» для допроса детей, оснащённые видеотехникой и позволяющие проводить опрос в непринужденной обстановке. Значимой новеллой казахстанского законодательства стало введение института депонирования показаний потерпевшего. Статья 217 УПК РК наделяет следственного судью полномочием по ходатайству стороны проводить особый допрос потерпевшего или свидетеля до суда [1, с.151]. Это используется, когда имеется опасность повторной виктимизации ребенка при повторном выступлении в суде либо риск утраты показаний (например, если несовершеннолетний тяжело травмирован). Записанные с участием следственного судьи показания затем оглашаются в суде и признаются доказательством. Судебная практика РК показывает, что депонирование применяется преимущественно в делах о преступлениях против половой неприкосновенности малолетних – тем самым разовый допрос в щадящих условиях заменяет травмирующее многократное участие ребенка в разбирательстве.

Однако, несмотря на наличие прогрессивных норм, на практике Казахстан сталкивается с трудностями доказывания по данным делам. Общественный резонанс вызывают случаи, когда из-за недостатка доказательств преступники избегали ответственности. В ответ государственные органы ужесточили подход: с 2020 г. введено наказание в виде пожизненного лишения свободы за изнасилование малолетних, и по данным детского омбудсмена Д. Закиевой, на март 2025 года к пожизненному сроку уже приговорены 25–27 лиц за сексуальные преступления против детей [8]. Тем не менее сами по себе суровые санкции не решают проблему сбора доказательств. В уголовных делах данной категории основными доказательствами служат заключения судебно-медицинских экспертиз и показания потерпевших. Правоприменители отмечают, что если нет биологического материала (следов насилия), а есть лишь слова ребенка, то доказать вину практически невозможно. К сожалению, известны случаи, когда ради получения вещественных доказательств следователи шли на недопустимые методы: в одном резонансном деле (г. Тараз, 2016 г.) следователь не пресёк попытку повторного надругательства над ребенком, чтобы собрать биоматериал, за что впоследствии понес ответственность [3]. Данный пример показывает критичность проблемы: доказательства необходимо собирать строго в рамках закона, не травмируя дополнительно жертву. В Казахстане предпринимаются шаги для улучшения ситуации: создаются специализированные подразделения полиции по делам о насилии над детьми, налаживается сотрудничество с психологами, проводится обучение следователей методикам опроса детей. Тем не менее, проблема остается далекой от полного решения, о чем свидетельствуют периодические оправдательные приговоры из-за недостаточности доказательств либо споры вокруг выводов экспертиз.

Российская Федерация. Законодательство РФ во многом аналогично казахстанскому в части защиты малолетних потерпевших, что объясняется общим советским наследием. Уголовно-процессуальный кодекс РФ (редакция 2001 г.) регламентирует особый порядок допроса несовершеннолетних свидетелей/потерпевших. Обязательно участие педагога или психолога при допросе потерпевших и свидетелей моложе 16 лет, а также по усмотрению – от 16 до 18 лет [6]. Кроме того, установлены более жесткие ограничения по времени единовременного опроса: для детей до 7 лет – не более 30 минут без перерыва, до 14 лет – не более 1 часа (суммарно до 2 часов в день). В судебном разбирательстве российские суды активно применяют норму ч.4 ст. 281 УПК РФ, согласно которой суд вправе не вызывать в заседание несовершеннолетнего потерпевшего, а огласить его показания, данные на предварительном следствии, если непосредственный допрос в суде может негативно повлиять на ребенка. Как правило, это практикуется в делах о половых преступлениях против детей, особенно если потерпевший малолетний. Естественно, такое оглашение допускается лишь при условии, что при получении первоначальных показаний были соблюдены все процессуальные гарантии (присутствовал педагог, законный представитель и др.). Таким образом, российское право допускает своего рода аналоги депонирования – использование показаний, зафиксированных ранее, чтобы избавить ребенка от участия в судебном заседании.

Судебная практика в России также выработала ряд подходов, направленных на компенсацию дефицита прямых доказательств. Например, Пленум Верховного Суда РФ в постановлениях разъясняет, что при оценке показаний потерпевших-детей суд должен учитывать возрастные и психологические особенности, обстоятельства, при которых те давали показания, и наличие/отсутствие объективных подтверждений (например, медицинских данных). Одним из ключевых доказательств часто выступает судебно-медицинская экспертиза. В случаях изнасилований экспертиза устанавливает факты полового акта, травм, наличия ДНК обвиняемого и др. Однако эксперты отмечают, что заключения СМЭ не всегда однозначны: отсутствие явных телесных повреждений или спермы не доказывает отсутствие насилия (особенно если прошло время). В связи с этим в РФ получили развитие судебно-психологические экспертизы потерпевших. Специалисты-психологи исследуют психологическое состояние ребенка, выявляют признаки психотравмы, оценивают, могла ли потерпевшая выдумать события или её поведение соответствует пережитому насилию. В частности, применяются методы контент-анализа показаний (Criteria-Based Content Analysis, CBCA) и др. Однако достоверность таких методик небесспорна: исследования показывают, что хотя они помогают отличать правду от вымысла лучше, чем случайно, вероятность ошибки остается высокой, поэтому их результаты следует использовать осторожно [2, c.47]. В целом, российские суды требуют всестороннего подтверждения обвинения. Существующее неформальное правило указывает: единственные показания потерпевшей без других доказательств обычно не достаточны для обвинительного приговора. Это приводит к тому, что значительная доля дел прекращается на стадии следствия ввиду недоказанности, особенно если факт насилия заявил ребенок, а объективные данные (медицинские, вещественные) отсутствуют. Для улучшения положения в России в последние годы усиливается межведомственное взаимодействие: например, создана сеть специализированных помещений для работы с несовершеннолетними, внедряются стандарты «дружеского правосудия» (justice for children). Тем не менее, проблема недоверия к детским показаниям и сложности доказывания по-прежнему актуальны, что вызывает дискуссии в обществе и среди специалистов-практиков.

Подводя итог обзору, отметим, что обе страны в основе имеют сходную правовую базу, устанавливающую особые условия участия несовершеннолетних в уголовном процессе, однако каждая сталкивается с практическими проблемами реализации этих норм. Далее рассмотрим ключевые проблемы, связанные с доказательствами – их допустимостью и достоверностью – более детально.

Проблемы допустимости и достоверности доказательств. Под допустимостью понимается соответствие способов получения доказательств требованиям закона. В делах о сексуальном насилии над малолетними это особенно важно, поскольку эмоциональная напряженность случаев может подталкивать к нарушениям в поисках правды. Однако использование доказательств, добытых ценой нарушения процедуры, недопустимо – суд отбросит такие материалы, что только ослабит обвинение. Классический пример – видео- или аудиозапись инцидента, сделанная без санкции правоохранительных органов. В РК прямо закреплено, что подобные несанкционированные записи не могут быть доказательством в суде [7]. Это значит, что даже если родители жертвы самостоятельно соберут фото- или видеодоказы против подозреваемого, суд может отказать в их учете, если они добыты с нарушением УПК (например, скрытая съемка без разрешения, провокация и т.п.). Аналогичные положения о недопустимости «самодеятельных» доказательств содержатся и в законодательстве Российской Федерации хотя формулировки могут различаться. С одной стороны, это защищает от подделки и нарушения прав обвиняемых (на приватность, на отсутствие провокации). С другой стороны, столь строгий подход осложняет доказывание скрытых преступлений. Например, если ребенку удастся тайно заснять на телефон действия насильника, то формально такая запись может быть отвергнута. Тем не менее, следственная практика иногда идет на хитрость: изымая подобные записи, следователь приобщает их к материалам как полученные “иным законным путем” – например, указывая, что носитель добровольно выдан свидетелем. Тогда уже защите приходится доказывать незаконность получения. В любом случае, баланс прав требует соблюдать процедуру: идеальным решением является проведение всех ключевых следственных действий с участием малолетнего строго по закону и под полным протоколированием (включая видеозапись), тогда отпадает потребность в "неофициальных" доказательствах.

Еще одна грань допустимости – участие необходимых субъектов при производстве следственных действий. Как отмечалось, закон требует присутствия педагога/психолога при допросе малолетнего. Нарушение этого требования ведет к риску признания протокола допроса недопустимым доказательством, поскольку нарушены гарантии достоверности показаний ребенка. Аналогично, если допрос длился чрезмерно долго или проводился ночью (что запрещено), защита получает основания ставить под сомнение законность полученных сведений. Судебная практика обеих рассматриваемых стран знает случаи, когда показания несовершеннолетних исключались из доказательств из-за процессуальных нарушений при их получении. Например, Верховный Суд Казахстана в одном из обзоров отменил обвинительный приговор за развратные действия, указав, что следователь допросил 13-летнюю потерпевшую без участия педагога, тем самым нарушив ст.215 УПК РК – а иных доказательств не хватило для обвинения. Данный аспект указывает: точное соблюдение процедуры – залог того, что ценные доказательства не пропадут впустую.

Важным вопросом является допустимость заключений экспертов. В делах о сексуальном насилии обычно проводятся судебно-медицинская и судебно-психологическая экспертизы. Заключения экспертов приобретают силу доказательства, только если эксперт предупрежден об ответственности, исследование выполнено по правилам, а сами эксперты компетентны. Бывали случаи, когда сторона защиты оспаривала допустимость заключения психолога, указывая, что тот не имел специальной лицензии либо действовал за пределами компетенции. Суды СНГ обычно признают заключения психологов допустимыми, но относятся к ним осторожно (об этом подробнее ниже). Что касается медиков, то их выводы допускаются, если экспертное учреждение аккредитовано, а материалы (анализы, смывы и пр.) получены законно. Например, биологические образцы должны быть взяты с согласия законных представителей ребенка и по постановлению следователя. Нарушение – допустим, произвольный сбор образцов без оформления – сделает результат непригодным.

Отдельно стоит упомянуть о такой дилемме, как оперативно-розыскные методы (например, контрольная закупка, оперативный эксперимент) в делах о педофилии. В отношении “классических” насильников эти методы не применяются (невозможно инсценировать жертву-ребенка), но при раскрытии случаев хранения детской порнографии или “виртуального” развращения в интернете используются спецоперации. Их результаты (переписка, файлы) признаются доказательствами, если проведены на основании закона об оперативно-розыскной деятельности и последующим закреплением протоколом следственного действия. Здесь тоже важно не выйти за рамки: если оперативники спровоцировали подозреваемого на преступление, такие сведения признают недопустимыми из-за прямой провокации. В одном из дел в РФ адвокаты сумели доказать, что сотрудник, выдавая себя в интернете за подростка, сам склонял обвиняемого к непристойной переписке – суд исключил переписку как недопустимое доказательство и оправдал обвиняемого. Таким образом, даже в условиях жгучего желания изобличить преступников, закон требует чистоты методов.

Достоверность и оценка доказательств. Достоверность означает степень, в которой доказательству можно доверять, его истинность. В делах о насилии над детьми наиболее проблемными в этом аспекте являются показания самих малолетних потерпевших. С одной стороны, ребенок – непосредственный очевидец преступления, и его слова крайне ценны. С другой стороны, психика ребенка подвержена внушению, его память и речь находятся в развитии, а эмоциональное состояние после травмы может искажать воспроизведение событий. Судебная психология описывает феномен: малолетний свидетель может фантазировать, смешивать реальные события с воображаемыми, особенно если его многократно расспрашивали разные люди. Кроме того, дети склонны стремиться угодить спрашивающему, поэтому неосторожные наводящие вопросы со стороны взрослых способны сформировать ложные воспоминания у ребенка. Все это создает сомнения в достоверности показаний малолетних. Не случайно ранее в судебной практике существовало мнение, что показания детей требуют обязательного подтверждения объективными данными. В настоящее время такого презумптивного недоверия законодательством нет – наоборот, декларируется уважение к любому свидетельству, независимо от возраста свидетеля. Однако на практике судьи продолжают искать корроборацию детским словам.

Какие методы используются, чтобы проверить правдивость показаний ребенка. Во-первых, это сопоставление с другими доказательствами: показаниями других свидетелей (например, родителей, воспитателей, которым ребенок что-то рассказывал), с медицинскими документами (наличие травм, спермы и т.д.), с вещественными доказательствами (порванная одежда, записи камер наблюдения). Если ребенок последователен, описывает детали, которые подтверждаются другими источниками, степень доверия возрастает. Во-вторых, проводится судебно-психологическая экспертиза достоверности показаний несовершеннолетнего. Психологи-эксперты беседуют с ребенком, исследуют материалы дела и применяют научные методики. Например, методика CBCA (Criteria-Based Content Analysis) предполагает анализ рассказа ребенка на наличие специальных критериев, характерных для пережитого события (воспроизведение подробностей, случайных деталей, эмоциональных реакций и пр.). Дополняется это контрольным списком подлинности (Validity Checklist), оценивающим условия, в которых ребенок давал первоначальные показания (была ли возможность внушения, тренировки и т.п.)[2, c.49]. По совокупности эксперт дает заключение: соответствует ли характер рассказа типичному для достоверных или вымышленных свидетельств. Однако, как уже отмечалось, подобные методы не дают 100% гарантии. Например, европейские исследования SVA (анализа достоверности свидетельских высказываний) показывают вероятность ошибки порядка 30-40%, то есть возможна как неверная дискредитация правдивого ребенка, так и принятие фантазии за правду. В связи с этим, эксперты в своих заключениях обычно формулируют вывод осторожно: “признаки вымысла (не) выявлены”. Суд учитывает такое заключение, но не обязан ему следовать.

На достоверность детских показаний также влияет обстановка опроса. Если ребенок чувствует поддержку, не запуган, то скорее расскажет правду. Поэтому сейчас повсеместно стараются опрашивать малолетних в присутствии психолога и доверенного лица, а иногда и с использованием специальных комнат, как отмечалось ранее. Позитивный опыт демонстрирует, что в дружественной атмосфере дети дают более подробные и точные показания. Кроме того, практикуется видеозапись первого допроса, чтобы потом не приходилось повторно тревожить психику ребенка. Такая запись в дальнейшем помогает суду оценить поведение и эмоции потерпевшего непосредственно после событий.

Физические доказательства – медицинские заключения, вещественные доказательства – относительно нейтральны, но и их достоверность не всегда очевидна. Например, судебно-медицинское исследование может дать заключение “следов травм не обнаружено”. Это не равнозначно заявлению, что насилия не было – врачи фиксируют только объективные находки. Однако защита неизбежно трактует это в свою пользу: мол, раз не обнаружено, значит, ничего не случилось. Подобный спор возник, например, в деле об изнасиловании 5-летнего мальчика в детском саду (Казахстан, 2018 г.): экспертиза не нашла повреждений, обвиняемый воспитатель отрицал вину – в итоге суд оправдал его за недоказанностью, хотя психологи утверждали, что поведение ребенка указывает на пережитое насилие [4]. Этот случай иллюстрирует конфликт между медицинской “недоказанностью” и психологическими показателями. К сожалению, суды СНГ традиционно придают решающее значение именно материалистическим доказательствам (улики, экспертизы), а “неосязаемые” – психологические, косвенные – оценивают скептически. Отсюда вытекает практический совет для обвинения: максимально собирать любые объективные данные. Помимо классических медицинских анализов, это могут быть цифровые доказательства (история переписки в мессенджерах, геолокация телефонов, записи видеокамер возле места происшествия и пр.). Современные дети даже младшего возраста нередко пользуются гаджетами – их устройства могут содержать зацепки (например, фотографии, поисковые запросы, указывающие на контакт с преступником). Конечно, сбор таких электронных доказательств должен вестись с соблюдением закона и с участием специалистов по киберследам.

Важной проблемой достоверности является также возможность оговора или ложного доноса. Хотя заведомо ложные заявления от детей – явление редкое (ребенок скорее скрывать будет насилие, чем оговаривать невиновного), полностью исключить этого нельзя. Например, в практике бывали случаи, когда подросток, опасаясь гнева родителей, выдумывал историю об “насилии” чтобы оправдать свою беременность от ровесника; или мать, находясь в конфликте с бывшим мужем, убеждала дочь обвинить отца в домогательствах, чтобы лишить его родительских прав. Подобные случаи требуют особо тщательной проверки. Для их выявления как раз и служат психологические экспертизы – эксперты ищут признаки “надуманности” рассказа, расспрашивают ребенка в разных формулировках, также полиция выясняет мотивы окружения: не было ли у заявителей и обвиняемого бытового конфликта, спора за наследство, ревности и т.д. Если такие мотивы обнаруживаются, следствие старается найти дополнительные подтверждения обвинения, а при их отсутствии – возбуждать дело за ложный донос. Однако, подчеркнем, это скорее исключительные ситуации; подавляющее большинство обращений детей – правдивые, просто подтверждение их наталкивается на нехватку доказательственной базы.

Подводя итог, проблемы достоверности и допустимости переплетены. С одной стороны, авторы не могут осудить человека, опираясь лишь на сомнительные или незаконно добытые сведения. С другой – формальные препятствия не должны становиться лазейкой для виновных избежать наказания, особенно когда речь о насилии над детьми.

Сравнительный анализ подходов Казахстана и России. Рассмотренные страны имеют общую правовую традицию и во многом сходные проблемы в сфере защиты детей от сексуального насилия. Общие черты законодательства заключаются в следующем:

• В обеих странах действуют специальные нормы уголовно-процессуального кодекса, обязывающие привлекать к участию в деле педагога/психолога при работе с несовершеннолетними потерпевшими и свидетелями, а также предоставляющие ребенку и его представителям особые гарантии (ограничение времени допроса, право не свидетельствовать против близких и пр.). Цель этих норм едина – создать щадящие условия для ребенка и повысить качество его показаний. Возрастные критерии незначительно разнятся: Казахстан устанавливают порог обязательного участия педагога до 14 лет, Россия – до 16 лет. Однако в целом подход единообразен.
• Процессуальное положение детских показаний и иных доказательств формально одинаково: никакие категории доказательств не признаются заранее приоритетными или, наоборот, неполноценными. Закон исходит из принципа свободной оценки доказательств судом и достаточности любой совокупности, которую суд посчитает убедительной. Нет норм, требующих обязательного подтверждения слов потерпевшего заключением экспертизы или свидетельскими показаниями – достаточно внутреннего убеждения суда. Таким образом, законодательных барьеров для осуждения на основании одних только показаний потерпевшего в данных странах не имеется.
• Вместе с тем, принципы допустимости доказательств везде строго соблюдаются. В УПК обеих государств закреплено, что доказательства, полученные с нарушением закона, считаются недопустимыми и не могут быть положены в основу приговора. Например, ст.112 УПК РК, ст.105 УПК РФ содержат такие положения. Поэтому использование “плодов отравленного дерева” недопустимо. Практическое следствие – вынужденный отказ от многих потенциальных источников информации (скрытая съемка, прослушивание без санкции, провокация), которые могли бы помочь изобличить преступника, но нарушили бы права человека. Это общий для всех компромисс законности в ущерб прагматике. Казахстанский пример с видеозаписью домогательств начальника, которая не принимается судом без санкции следствия, равно характерен и для других стран (различия лишь в деталях законодательства о негласных следственных действиях).
• Обе страны предусматривают закрытое судебное разбирательство по делам данной категории, чтобы защитить нравственность и приватность ребенка. Это важно для свободы показаний: ребенок рассказывает о сокровенном, зная, что посторонние не услышат. Также судебные заседания проходят в максимально неформальной обстановке – судьи в Казахстане, например, позволяют потерпевшим давать показания сидя рядом с психологом, в присутствии игрушек (“комната правосудия дружественного к ребенку”). Такие практики распространяются по СНГ при поддержке международных организаций.
• Что касается судебно-экспертной работы, повсеместно признается ценность как медицинской, так и психологической экспертизы. Общий тренд – повышение роли научных методов: генетические экспертизы ДНК проводятся все чаще и становятся главным оружием обвинения при наличии биоматериалов.

Если рассматривать различия и уникальные решения, то можно выделить следующие моменты:

• Казахстан выделился внедрением института депонирования показаний (опроса потерпевшего следственным судьей). Россия решает сходную задачу нормой об оглашении показаний в суде (при фактическом отказе от повторного допроса ребенка), но отдельного института с участием следственного судьи не имеет – следователь самостоятельно допрашивает на этапе расследования. Таким образом, казахстанский опыт можно признать более прогрессивным в части процессуальных гарантий сохранности доказательств от малолетних.
• Россия законодательно детализировала лимиты продолжительности допроса в зависимости от возраста (как отмечалось: 30 минут для <7 лет и т.д.). В Казахстане есть общее правило (не более 2 часов без перерыва, 4 часа в день) для всех несовершеннолетних, но без дифференциации по возрастам. Узбекистан в старой редакции УПК таких лимитов вообще не устанавливал, полагаясь на разумность следователя. Опыт России показывает, что четкие ограничения дисциплинируют следователей и защищают детей от длительного давления. Вероятно, другим странам имеет смысл применять эту практику.

В итоге, сравнительный анализ демонстрирует: системы доказательств в указанных странах в основном схожи, различия носят количественный, а не принципиальный характер. Все они сталкиваются с одной дилеммой: как защитить детей, не нарушив права обвиняемого, и как наказать виновного, когда прямых доказательств почти нет. Решения этой дилеммы отдельные страны пробуют разные, но наиболее перспективными выглядят меры, направленные на получение качественных первоначальных показаний ребенка (в комфортной обстановке, с видеозаписью) и на развитие экспертных методов (молекулярно-генетических, психодиагностических). Сформулируем общие выводы и предложения.

В заключение подчеркнем: защита детей от сексуального насилия – приоритетная задача, и ее решение невозможно без совершенствования системы доказательств. Уголовный процесс должен быть чутким к уязвимости ребенка, но и достаточно эффективным, чтобы преступник не ушел от наказания под прикрытием недостатка доказательств. Для этого нужны как грамотные законы, так и подготовленные кадры. Проведенное исследование показало, что в Республике Казахстан и Российской Федерации заложена необходимая правовая база, но ее реализация сталкивается с объективными трудностями. Преодолеть их поможет дальнейшее реформирование процессуальных норм (с учетом баланса прав), внедрение научных достижений криминалистики и психологии, а главное – понимание обществом и системой правосудия, что интересы ребенка требуют особого подхода. Только тогда удастся добиться и справедливости, и гуманности в каждой такой сложной категории дел.

Список литературы:

1. Ахпанов А.Н., Балгынтаев А.О. Депонирование показаний потерпевшего и свидетеля в уголовном процессе Республики Казахстан // Вестник КазНУ. Серия юридическая. – 2016. – № 3 (79). – С. 151–154.
2. Дозорцева Е.Г., Афанасьева А.Г. Оценка достоверности свидетельских показаний несовершеннолетних// Современная зарубежная психология. – 2015. – Т. 4, № 3. – С. 47–56. – DOI: 10.17759/jmfp.2015040306.
3. Круглова Д. Таков закон: следователь позволил повторно изнасиловать ребёнка, чтобы получить доказательства [Электронный ресурс] // Informburo.kz. – 2017. – 20 февраля. – Режим доступа: https://informburo.kz/stati/takov-zakon-sledovatel-pozvolil-povtorno-iznasilovat-rebyonka-chtoby-poluchit-dokazatelstva.html (дата обращения: 21.05.2025).
4. Мама первоклассника заявила, что ее сына изнасиловали в школе Алматы — экспертиза не подтвердила факт насилия [Электронный ресурс] // Sputnik Казахстан. – 2018. – 13 марта. – Режим доступа: https://ru.sputnik.kz/20180313/pervoklassnik-shkola-nasiliye-ekspertiza-4888936.html (дата обращения: 21.05.2025).
5. Уголовный кодекс Республики Казахстан от 3 июля 2014 г. № 226-V ЗРК (в ред. от 19.05.2025 г.) [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://online.zakon.kz/Document/?doc_id=31575252 (дата обращения: 21.05.2025).
6. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (в ред. от 21.04.2025 г.) [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://pravo.gov.ru/proxy/ips/?docbody=&nd=102041891 (дата обращения: 21.05.2025).
7. Фатьянова У. Арест за сексуальные домогательства. Нужна ли Казахстану новая уголовная статья? [Электронный ресурс] // Informburo.kz. – 2019. – 26 декабря. – Режим доступа: https://informburo.kz/stati/arest-za-seksualnye-domogatelstva-nuzhna-li-kazahstanu-novaya-ugolovnaya-statya.html (дата обращения: 21.05.2025).
8. Zakon.kz. Сколько человек пожизненно лишены свободы за педофилию в Казахстане [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.zakon.kz/obshestvo/6470877-skolko-chelovek-pozhiznenno-lisheny-svobody-za-pedofiliyu-v-kazakhstane.html (дата обращения: 21.05.2025).