КОНЦЕПЦИЯ «СОВРЕМЕННОЙ УГОЛОВНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ»: ПРОБЛЕМЫ НАЗНАЧЕНИЯ И ИСПОЛНЕНИЯ НАКАЗАНИЙ

Еще в XVIII в. в своем труде «О преступлениях и наказаниях» итальянский философ и ученый Ч. Беккариа утверждал, что «одно из самых действительных средств, сдерживающих преступление, заключается не в жестокости наказаний, а в их неизбежности ˂...˃ Уверенность в неизбежности хотя бы и умеренного наказания произ­ведет всегда большее впечатление, чем страх перед другим, более жестоким, но сопровождаемым надеждой на безнаказанность» [1]. С тех пор криминологи обосновали разнообразные теоретические подходы к противодействию преступности, к наказаниям, а также к механизмам того, как индивид приобретает склонность к преступному поведению. Ученые предложили целый спектр ответов на важнейшие вопросы криминологии, в частности, каковы детерминанты преступного поведения? Как удержать людей от совершения преступления? Какие наказания более эффективны для достижения целей уголовной политики? Как возможно ресоциализовать преступников и уменьшить число рецидивов?

Однако, как продемонстрировал в своих работах А. Пирес для системы мышления современных западных обществ характерны кристал­лизованные идеи, касающиеся преступлений и наказаний. Они остаются неизменными примерно со второй половины XVIII в. и являются общими для любых, даже казалось бы различных криминологических концепций. А. Пирес называет такую систему мышления «современной уголовной рациональностью» и указывает, что лежащие в ее основе догмы пред­определяют базовые дефиниции в уголовном праве, а также процесс назначения и исполнения наказаний [5]. Упрощенно можно выделить несколько таких стабильных идей:

• преступления выделяются из общей массы правонарушений, в том числе, установлением за их совершение особого (уголовного) наказания;
• за совершение преступления государство обязано привлекать к уголовной ответственности;
• уголовные наказания – это кара, преднамеренное причинение страданий путем лишения лица определенных благ (здесь следует отметить, что в отношении целей наказания безусловно используется иные формулировки, однако это до сих пор не отменяло основных признаков уголовных наказаний);
• центральным и в некоторых случаях неизбежным уголовным наказанием является изоляция преступника от общества.

В своих работах А. Пирес обращает внимание на то, что в конечном итоге такие догмы затрудняют разработку новых альтерна­тивных форм мышления об уголовной политике и, как следствие, препятствуют инновациям [5]. С этим сложно не согласиться. Уголовному праву в целом и уголовно-исполнительной системе в частности свойственна чрезвычайная инертность. Вряд ли можно найти еще хоть одну сферу жизни общества, которая настолько незна­чительно изменилась бы за последние десятилетия. И это несмотря на то, что существует множество исследований и статистических данных, которые однозначно свидетельствуют об их низкой эффективности в отношении достижения целей уголовной политики кроме, пожалуй, возмездия преступнику.

Одним из самых ярких примеров может быть столь широкое распространение использования наказания в виде лишения свободы. По состоянию на 1 апреля 2018 г. в учреждениях уголовно-исполни­тельной системы России содержалось 597 619 человек. С одной стороны, нельзя не отметить позитивную динамику. Так, за счет гуманизации наказаний за последние двадцать лет число заключенных сократилось почти в два раза. С другой стороны, тюремное население России сравнимо с населением Тюмени, Владивостока, Махачкалы или Ульяновска вместе взятых. Общее число больных туберкулезом среди них в 2014 г. (самые свежие данные) составляло 26,2 тыс. чел., ВИЧ инфицированных – 59,5 тыс. чел. (по данным ФСИН России. URL: http://fsin.su/structure/inspector/iao/statistika/). В отчете Совета Европы о тюремной статистике говорится что общий бюджет тюремной администрации России в 2014 г. составлял 5,44 млрд. евро. (Источник: отчет Совета Европы за 2017 г. URL: https://www.coe.int/en/web/portal/-/europe-s-prison-population-falls-but-there-is-no-progress-in-tackling-overcrowding-says-annual-council-of-europe-survey) Но, пожалуй, самая показательная характеристика уголовной системы – это число повторно совершенных преступлений. Так, в 2017 г. 33,2 % осужденных ранее уже осуждались за совершение преступлений (речь идет только о неснятых и непогашенных судимостях, еще у 10,7 % судимости были сняты или погашены). Причем примерно половина осужденных отбыла наказание в виде лишения свободы по предыдущему приговору.

На проблему назначения и исполнения уголовных наказаний обращали внимание многие теоретики и практики. При этом анализ таких работ иногда позволяет выявить интересные противоречия между инновациями и догмами, о которых говорил А. Пирес. Так, в настоящий момент практически прекратились дискуссии по вопросу об эффективности распространенной в России санкции в виде лишения свободы. Большинство авторов сошлись во мнении о необходимости максимально широкого использования альтернативных видов наказаний. При этом даже ученые, казалось бы, полностью разделяющие эту идею, могут одновременно ратовать за меры, которые лишь увели­чивают тюремное население. Например, рассуждать о порочности исключения нижнего предела санкций [3, с. 129], о необходимости запрета примирительных процедур и освобождения в связи с деятельным раскаянием даже в случае неосторожного причинения вреда [4] и т. д.

Аналогичная двойственность прослеживается и в действиях государственных органов. В частности, наметился целенаправленный процесс криминализации целого ряда деяний. Только в 2017 г. Уголовный кодекс РФ в очередной раз пополнился более, чем десятком новых составов. И динамика изменений уголовного законодательства за 2018 г. свидетельствует, что этот процесс не имеет тенденции даже к замедлению.

Безусловной победой научного и правозащитного сообщества можно считать отказ от идеи открытия 428 тюрем в России в период с 2011 до 2020 г. г. И не только потому, что это заведомо нереалистич­ная цель, которая неизбежно приведет лишь к злоупотреблениям. Но и потому что задача постепенного снижения количества осужденных на самом деле неоднозначно сочетается со строительством новых мест их содержания. То же касается и иных грандиозных идей об использовании труда заключенных, которые периодически выдвигает ФСИН России.

Несмотря на то, что многие из статистических показателей у Российской Федерации достаточно высоки для того, чтобы оказываться наверху «пенитенциарных антирейтингов», в целом, в большинстве стран мира статистика также свидетельствует о чрезвычайной дороговизне и неэффективности существующей уголовно-исполнительной системы.

При этом интересно с точки зрения «современной уголовной рацио­нальности» рассмотреть опыт стран, которые не просто декларировали, что тюрьмы не помогают снизить ущерб от преступности, а реально попытались снизить социальный урон от уголовных наказаний. Так, в Нидерландах один из самых низких показателей численности заключенных – 61 на 100 тыс. чел. Для сравнения, в России на каждые 100 тыс. чел. приходится 428 заключенных, в Великобритании – 363, а в Канаде – 114 (по данным World Prison Brief. URL: http://prisonstudies.org/).

Добиться таких показателей Нидерландам помог целый набор мер: от изменения приоритетов полиции до широкого использования судьями альтернативных тюремному заключению наказаний. Успехи были настолько впечатляющими, что теперь Нидерланды принимают заключенных из Норвегии для отбытия срока в тюрьме.

Но несмотря на все успехи, во-первых, остается целая группа особо опасных преступников, в отношении которых властями Нидерландов ни придумано ничего лучше, чем изоляция их от общества. Безусловно, эта изоляция происходит без ненужного нару­шения прав человека, и, пожалуй, даже в сравнительно комфортных условиях (насколько эти слова применимы к уголовному наказанию). Однако социальное восприятие происходящего ставит те же вопросы, что и в деле норвежского заключенного Брейвика. Так, в начале 2017 г. норвежские прокуроры заявили, что отбывающий тюремный срок за убийство 77 человек норвежец Андерс Беринг Брейвик сейчас еще более опасен, чем когда-либо. Сам Брейвик также сообщил, что пять лет тюремного заключения в одиночной камере сделали его взгляды еще более радикальными. Интересно и то, что эти заявления прозвучали на заседании апелляционного суда, рассматривающего постановление о том, что некоторые аспекты содержания Брейвика являются бесчеловечными или унижающими достоинство (с момента вынесения приговора в 2012 г. его содержат в одиночном заключении, правда в трехкамерном комплексе с телевизором и видеоиграми).

В России, где уважение к правам заключенных еще не стало чем-то обыденным, этот пример часто вызывает отторжение и предложение радикальных способов решения проблемы особо опасных преступников. Однако и в развитых странах часто слышны голоса тех, кто уверен, что наказание должно быть карой, а не просто изоляцией за счет налого­плательщиков. Хотя, если посмотреть статистику трат на тюремное содержание, можно заключить, что карающая изоляция на самом деле ни социально, ни финансово не дешевле просто изоляции.

Во-вторых, внутри казалось бы добившихся статистического благополучия Нидерландов существует огромное число критиков существующей системы. Они говорят о негативных последствиях безработицы среди тюремных охранников и настаивают, что недостаток заключенных связан в основном с низким уровнем раскрытия прес­туплений и перегруженностью полиции. Утверждается, что люди стали просто меньше обращаться в полицию. Сложность, однако заключается в том, что на самом деле явной корреляции между эффективностью полиции и числом тюремного населения скорее всего нет. Так, в России нет недостатка в заключенных, но имеет место перегруженность полиции, а социологические исследования также раз за разом демонстрируют низкий уровень доверия к ней, что не может не сказываться на числе обращений. Поэтому возможно во всех приведенных примерах речь идет именно о том, что людям очень сложно отказаться от привычной идеи об обязательной уголовной ответственности и о лишении свободы как основного вида наказания.

В заключение хотелось бы отметить, что ни в коем случае нельзя обесценивать тот путь гуманизации, по которому сейчас двигается российская система назначения и исполнения наказаний. Все выше­изложенное не имеет отношения к необходимости воплощения в жизнь предложений научных школ, касающихся формирования уголовной политики. Ведь именно благодаря влиянию науки на принятие решений в уголовно-исполнительной сфере «… можно констатировать, что ряд изменений в уголовно-исполнительной политике и уголовно-исполнительном законодательстве направлен на введение дополнитель­ных гарантий соблюдения прав человека в местах лишения свободы и повышение эффективности деятельности правозащитных организаций» [2, с. 79].

Реформирование пенитенциарной системы и развитие судебной системы – сложный процесс и в разных странах он может привести к разным результатам, поэтому опыт каждой страны уникален. Любые изменения возможны только постепенно, с прохождением определенных этапов развития. Ставить заведомо нереалистичные цели, а тем более тратить усилия на их воплощение в условиях ограниченности ресурсов, недопустимо. Это приводит к деградации уже существующей системы. С другой стороны, одним из условий эффективного развития является отказ от тех идей, которые препятствуют или чрезвычайно замедляют его. Иначе реформы получаются настолько робкими, что не могут привести даже к минимальному обновлению. Следовательно, поиск оптимального решения существующих проблем системы назначения и исполнения наказаний должен включать в себя анализ возможных перспектив, в том числе, с точки зрения их несоответствия сомнительным догмам.

Список литературы:

1. Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях / Пер. и вступ. ст.: М.М. Исаев М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1939. 464 c. URL: http://publ.lib.ru/ARCHIVES/B/BEKKARIA_Chezare/_Bekkaria_Ch..html.
2. Селивёрстов В.И. Изменения в уголовно-исполнительной политике и законодательстве // Вестник Томского государственного университета. Право. 2016. №2 (20). С. 69–81.
3. Скобелин С.Ю. Тенденции уголовно-исполнительной политики России начала XXI века // Lex Russica. 2016. № 4 (113). С. 124–137.
4. Шнитенков А.В. Примирение с потерпевшим как основание освобождения от уголовной ответственности: проблемы законодательства и судебной практики // Российская юстиция. 2014. № 11. С. 54–55.
5. Pires A. A racionalidade penal moderna, о publico e os direitos humanos // Novos Estudos CEBRAP. 2004. № 68. p. 39–60.