НОВЫЕ  НАПРАВЛЕНИЯ  В  ГЕНДЕРНОЙ  ИСТОРИИ

Бояринова  Полина  Александровна

аспирант 
Томского  Государственного  Университета,

РФ,  г.  Томск

E-mail: 

NEW  DIRECTIONS  IN  GENDER  HISTORY

Polina  Boyarinova

graduate  student 
of  Tomsk  State  University, 
Russia,  Tomsk

АННОТАЦИЯ

Данная  статья  посвящена  осмыслению  направлений  развития  современной  гендерной  истории.  Автор  рассматривает  как  феминистская  философия,  женская  история  и  постмодернистская  философия  повлияли  на  возникновение  и  развитие  представлений  о  гендерной  истории.  Один  из  важных  моментов  –  причины  возникновения  и  отделение  гендерной  истории  от  женской  и  феминистской.  На  примере  нескольких  монографий  показано,  как  сочетаются  гендерный  подход  с  другими  историческими  субдисциплинами  и  методологиями.

ABSTRACT

This  article  explores  the  new  trends  in  gender  history.  The  author  explores  how  gender  history  has  been  developing  under  the  influence  of  women's  history  and  feminist  and  postmodern  philosophy.  Farther  the  author  discusses  main  causes  of  separation  gender  history  from  women's  history.  To  demonstrate  examples  new  directions  in  gender  history  there  are  several  historical  researches  are  reviewed  to  show  how  gender  approach  combines  with  other  historical  subdisciplines  and  methodologies. 

Ключевые  слова:  гендерная  история;  гендер;  женская  история.

Keywords:  gender  history;  gender;  women’s  history.

Зарождение  гендерная  истории  и  её  методологии  пришлось  на  середину  1980-х–1990  годов.  На  развитие  философии  и  методологии  гендерных  исследований  в  этот  период  оказали  влияние  такие  явления  как  «лингвистический  поворот»  и  рождение  философии  постструктурализма  и  постмодернизма.  Каждое  из  этих  явлений  имеет  свои  собственные  теоретические  основы,  однако  все  они  могут  рассматриваться  как  часть  одного  общего  процесса  развития  гуманитарных  дисциплин. 

Эти  явление  (каждое  в  отдельности  и  все  вместе)  в  первую  очередь  позволили  историкам  задуматься  над  основаниями  исторической  дисциплины  и  пересмотреть  их  в  постмодернистском  ключе.  Новое  понимание  истории  зиждется  на  том,  что  всё  наше  знание  о  прошлом  –  есть  не  что  иное,  как  конструкция. 

Историки  собирают  различные  следы,  оставшиеся  от  прошлого,  своеобразные  улики,  которые  мы  называем  «документами».  Но  одного  сбора  документов  недостаточно,  чтобы  создать  хоть  сколь  бы  то  ни  было  логичную  и  связную  картину  прошлого,  в  которой  нуждается  человек.  Потому,  хочет  того  историк  или  нет,  он  собирает  документы  и  интерпретирует  их  определённым  образом,  превращая  разрозненные  «улики»,  следы  прошлого,  документы  в  факты,  объединённые  в  неком  общем  повествовании. 

Таким  образом,  наш  подход  к  пониманию  истории,  как  описанию  «прошлого,  каким  оно,  собственно,  было»,  перестал  быть  актуальным,  когда  философы  и  историки  оценили  степень  вмешательства  в  процесс  реконструкции  прошлого,  посредствам  создания  новых  смысловых  «слоёв»  (включая  влияние  языкового  кодирования  и  т.  п.). 

Постмодернистское  толкование  истории  как  продукта  деятельности  историка  привело  к  оценке  важности  не  только  того,  какие  ответы  дают  исследователи,  изучая  документы,  но  и  какие  вопросы  они  задают  и  почему.  Произошедший  переворот  «открыл  путь  для  возникновения  множества  взглядов  на  исторический  процесс,  потому  что  прошлое  не  могло  быть  реконструировано  окончательно  и  во  всех  деталях»  [9,  c.  102–103].  Это  даёт  возможность  для  бесконечного  пересмотра,  оспаривания  уже  существующей,  написанной  истории,  а  также  возможности  задать  новые  вопросы,  исследовать  новые  области  человеческой  жизнедеятельности  в  прошлом.  Чёткое  выражение  идей  постмодернизма  в  философии  истории  стало,  своего  рода,  завершающим  этапом  процессов,  которые  развивались  ещё  в  начале  XX  века.  Ещё  Фернан  Бродель  считал,  что  «история  –  это  сумма  всех  возможных  историй,  всех  подходов  и  точек  зрения  –  прошлых,  настоящих  и  будущих»  [2,  c.  128]. 

Перед  тем,  как  очертить  новые  направления  в  гендерной  истории,  стоит  в  общих  чертах  рассмотреть,  каким  образом  пересеклись  история,  гендер  и  постмодернизм.

Ряд  исследователей  во  главе  с  Кэтлин  Каннинг  вполне  справедливо  считают,  что  центральную  роль  для  развития  гендерной  истории  сыграла  феминистская  женская  история  [7,  c.  63–64].  В  1970–80-е  годы  исследователи-феминистки  отвергли  идеи  биологического  эссенциализма,  как  не  способные  объяснить  происхождение  полового  неравенства,  и  выдвинули  идею  о  социальном  конструировании  полового  и  сексуального  неравенства. 

Гендерная  история  занимает  критическую  позицию  по  отношению  к  «традиционной  истории»,  делая  упор  на  то,  что  до  «гендера»  субъектами  исторического  процесса  (относительно  которых  оценивалась  значимость  событий  и  выбиралась  их  трактовка)  были  белые  мужчины,  которые  в  трактовке  «традиционной  истории»  (как  и  всей  патриархальной  системы)  не  имели  расы,  пола  (гендера)  и  даже  телесности.  Поскольку  мужская  телесность  оценивалась  как  эталонная,  то  ей  не  придавалось  значения,  что  отметила  ещё  Симона  де  Бовуар  во  «Втором  поле»:  «У  меня  всегда  вызывало  раздражение,  когда  в  ходе  отвлеченной  дискуссии  кто-нибудь  из  мужчин  говорил  мне:  «Вы  так  думаете,  потому  что  вы  женщина».  Но  я  знала,  единственное,  что  я  могла  сказать  в  свою  защиту,  это:  «Я  так  думаю,  потому  что  это  правда»,  устраняя  тем  самым  собственную  субъективность.  И  речи  не  могло  быть  о  том,  чтобы  ответить:  «А  вы  думаете  по-другому,  потому  что  вы  мужчина»,  ибо  так  уж  заведено,  что  быть  мужчиной  не  значит  обладать  особой  спецификой»  [1,  c.  6].  Женщина  понималась  как  подверженная  плотским  желаниям,  природным  инстинктам,  неконтролируемым  эмоциям,  вызванным  влиянием  гормонов.  В  то  время  как  желания,  инстинкты  и  гормоны  мужчины  не  рассматривались  в  качестве  играющих  какую-либо  роль  факторов,  чем,  собственно,  и  устранялась  мужская  телесность  из  культуры.

«Лингвистический  поворот»  привёл  к  тому,  что  часть  историков-феминисток  решили  использовать  дискурсивный  анализ  для  исследования  источников,  чтобы  показать  как  язык  и  культурные  нормы  конструируют  гендер  и  как  этот  конструкт  видоизменяется  с  течением  исторического  процесса.  Они  воспринимали  язык  и  дискус  в  качестве  составляющих  исторической  реальности  (то  есть  не  только  как  отражающие  историческую  реальность,  но  и  конструирующие  её).

Мнения  исследователей  по  вопросу  влияния  языка  на  историческую  реальность  разделились.  Часть  считали,  что  излишний  уклон  в  дискурсивный  анализ  создаёт  ощущение,  что  реальности  прошлого  как  таковой  не  существует  вне  текста  [4,  c.  205–206]. 

Эти  дискуссии  были  спровоцированы  постмодернистской  и  постструктуралистской  философией  –  в  основном  идеями  Мишеля  Фуко  и  Жака  Деррида  [9,  c.  104].  Имя  Жака  Деррида  в  первую  очередь  ассоциируется  с  деконструкцией,  как  методом  чтения  и  понимания  текстов.  В  свою  очередь  Мишель  Фуко  внёс  огромный  вклад  в  исследование  истории  сексуальности  через  практики  подчинения  и  власти.  Постструктуралистский  характер  идей  Фуко  заключался  в  том,  что  власть  представлялась  не  локализованной  и  производимой  конкретными  институтами  или  группами  индивидов,  а  скорее  в  качестве  связанной  общей  логикой  сети  структур  и  элементов.  И  эта  общая  логика  производилась  социальным  законом. 

Центральной  фигурой  для  развития  непосредственно  гендерной  истории  считается  Джоан  Скотт,  которая  первой  начала  писать  о  теоретических  основах  гендерного  подхода  в  истории,  опираясь  на  идеи  Фуко  и  Деррида.  Скотт  указывала  на  две  большие  проблемы  женской  истории  и  феминистской  философии.  Во-первых,  это  восприятие  «женской  истории»,  как  незначительной  (что  предполагало  незначительность  женщины  как  субъекта  истории).  Во-вторых,  политизация  женских  исследований  через  неразрывную  связь  с  феминистским  движением  [6,  c.  14].

Основная  идея  Джоан  Скотт  была  в  том,  что  женская  история  гендерезирует  женский  субъект,  но  оставляет  нетронутым  мужской,  а  чтобы  получить  системный  взгляд  на  историю  в  разрезе  полового  и  сексуального  различия,  нужно  использовать  общую  категорию  стратификации  –  гендер  [10,  c.  28–29]. 

При  этом  Скотт  отдавала  предпочтение  дискурсивному  анализу,  так  как  считала,  что  нормы  мужественности  и  женственности  в  первую  очередь  сконструированы  с  помощью  языка  [8,  c.  186].

Статья  Скотт  «Гендер  –  полезная  категория  исторического  анализа»  породила  очередной  раскол,  поделив  исследователей-постмодернистов  на  тех,  кто  встал  на  сторону  Скотт  в  попытках  создать  исключительно  гендерную  историю  и  тех,  кто  изъявил  желание  найти  «срединный  путь».  Компромиссный  вариант  развития  методологии  гендерной  истории  стал  самым  продуктивным  [6,  c.  105].

Примером  осуществления  такого  срединного  пути  может  быть  книга  Джудит  Валковиц  «Город  пугающего  восторга:  нарративы  сексуальной  опасности  в  поздневикторианском  Лондоне»  [11].  Исследование  объединяет  методы  социальной  и  феминистской  истории,  чтобы  описать,  как  менялся  социальный  ландшафт  Лондона  в  1880-е  годы.  Валковиц  подробно  описывает  социальные  последствия  мистификации  преступлений,  происходивших  в  Лондоне  (включая  историю  Джека  Потрошителя),  и  как  под  давлением  обеспокоенной  общественности  изменились  законы,  городское  управление,  экономические  и  социальные  условия  жизни,  в  особенности,  для  женщин.  Таким  образом,  работа  Валковиц  помещает  постфеминистский,  постмодернистский  дискурс  в  социальный  контекст.

Работа  Кэтлин  Канинг  «Гендерная  история  на  практике:  телесность,  класс  и  гражданство  в  исторической  перспективе»  [7]  –  ещё  одна  вариация  исторического  исследования  на  пересечении  ряда  исторических  субдисциплин  и  с  использованием  методологии  гендерной  философии,  дискурсивного  анализа,  сексологии  и  психоаналитической  концепции  Жака  Лакана.  Одной  из  центральных  тем  книги  становится  понятие  тела  и  телесности  на  пересечении  материальной  культуры  и  субъективности.  Она  рассматривает  как  телесный  опыт  желания  и  депривации  влияет  на  формирование  гендерной  субъективности  [7,  c.  87].  Например,  Канниг  демонстрирует  на  опыте  женщин-рабочих  в  Германии  в  годы  Первой  Мировой  войны,  как  новые  условия  жизни  (необходимость  работать  на  заводах,  правовые  ущемления  на  работе,  участие  в  профсоюзной  деятельности)  меняют  представления  этих  женщин  о  своём  теле,  сексуальности,  возможности  не  следовать  запретам  на  женскую  телесность  и  сексуальность,  а  самостоятельно  распоряжаться  ей.

Несмотря  на  то,  что  гендерная  история  –  одна  из  наиболее  медленно  развивающихся  дисциплин  в  комплексе  гендерных  исследований,  новые  направления  в  гендерной  истории  развиваются  повсеместно,  включая  отечественную  науку.  Например,  книга  Лорина  Петровны  Репиной  «Женщины  и  мужчины  в  истории:  Новая  картина  европейского  прошлого»  представляет  собой  пересмотр  социальных  отношений  в  европейской  истории  с  позиции  социально  конструируемых  отношений  господства  и  подчинения  [5,  c.  13].  Монография  Натальи  Львовны  Пушкарёвой  «Гендерная  теория  и  историческое  знание»  исследует  различные  современные  направления  гендерной  истории,  как  открытие  пути  развития  и  расширения  поля  исторического  знания.  В  том  числе  поднимается  вопрос  пересечения  и  взаимодействия  с  расовой,  классовой,  этнической,  сексуальной,  региональной  формами  дискурсивно  установленных  идентичностей  [4,  c.  168].

Таким  образом,  внутри  не  так  давно  зародившейся  гендерной  истории  появился  целый  ряд  подходов  к  изучению  прошлого  при  помощи  конструкта  «гендера».  Внутри  этой  темы  можно  раскрыть  вопросы  поло-гендерного  совпадения,  гендерной  иерархии  и  её  соотношения  с  другими  социальными  формами  стратификации,  вопросы  телесности  и  сексуальности,  влияние  конструктов  маскулинного  и  феминного  на  исторический  процесс  и  наоборот  –  влияние  исторических  изменений  на  конструкты  феминного  и  маскулинного. 

Современная  гендерная  история  старается  избавиться  от  остракизма  женской  истории,  включив  в  сферу  своих  интересов  мужского  субъекта,  как  субъекта  гендерной  истории  не  вопреки  женскому  субъекту,  а  в  системной  связи.  «Гендерная  история  не  просто  изучает  историю  женских  или  мужских  жизней,  а  историзирует  сами  понятия  «женщина»,  «мужчина»,  «гей»  и  так  далее»  [3,  c.  213–214].

Более  того,  важнейшая  задача  современной  гендерной  истории  –  найти  способ  стать  частью  всеобщей  (глобальной)  истории.  Чтобы  гендер,  наравне  с  классом,  расой  и  другими  формами  социальных  идентичностей,  стал  восприниматься  как  важная  и  неотъемлемая  категория  исторического  анализа,  без  которой  невозможно  понимание  прошлого.

Список  литературы:

1. Бовуар  С.  де.  Второй  пол.  Т.  1  и  2.  /  Общ.  ред.  С.Г.  Айвазовой.  М.:  Прогресс;  СПб.:  Алетейя,  1997.  –  832  c.
2. Бродель  Ф.  История  и  общественные  науки.  Итсорическая  длительность  //  Философия  и  методология  истории:  сб.  ст.  ;  ред.  И.С.  Кон.  М.:  Прогресс,  1977.  –  336  с.
3. Жеребкина  И.  Субъективность  и  гендер:  гендерная  теория  субъекта  в  современной  философии  антропологии.  СПб.:  Алетейя,  2007.  –  312  с.
4. Пушкарева  Н.  Гендерная  теория  и  историческое  знание.  М.:  СПб,  2007.  –  496  с. 
5. Репина  Л.П.  Женщины  и  мужчины  в  истории:  Новая  картина  европейского  прошлого.  Очерки.  Хрестоматия.  –  М.:  РОССПЭН,  2002.  –  352  с.
6. Alberti  J.  Gender  and  the  Historian.  Pearson  Education,  2002.  –  158  pp.
7. Canning  K.  Gender  history  in  practice:  historical  perspective  on  bodies,  class  and  citizenship.  Ithaca:  Cornell  University  Press,  2006.  –  285  pp.
8. Palmer  B.  Descent  into  discourse.  Philadelphia:  Temple  University  Press,  1990.  –  289  pp.
9. Rose  O.S.  What  is  gender  history?  Cambridge:  Polity  Press,  2010.  –  157  pp.
10. Scott  J.W.  Gender:  a  useful  category  of  historical  analysis  //  Gender  and  the  Politics  of  History.  New  York:  Columbia  University  Press,  1999.  –  267  pp.
11. Walkowitz  J.  City  of  Dreadful  Delight:  narratives  of  sexual  dander  in  Late-Victorian  London.  London:  Virago,  1992.  –  400  pp.